Эка Курниаван - Красота – это горе

– Где это видано, чтобы пес изнасиловал женщину? Или ты не в девушку влюблен, а в сучку?

– Довольно болтать, – осадил отца Кинкин. – Ступай домой, последнюю пулю я приберег для собаки, а не для тебя.

Стоило Кинкину влюбиться, и ореола тайны вокруг него как не бывало – во всяком случае, для одноклассников. В игры его никогда не звали, да он и сам сторонился ребят. Настоящие друзья его – куклы джайланкунг – никому бы не пришлись по душе. Даже за партой сидел он всегда один, потому что насквозь пропах ладаном, и к доске его не вызывали – вдруг возьмет да ответит голосом мертвеца? Все ребята знали, что на контрольных правильные ответы ему нашептывают духи, но никто не смел ни наябедничать, ни помощи у него попросить. В классе он был как пупок: все знают, что он есть, но никто не замечает. Так было, пока он не встретил Прекрасную.

Он увидел ее, когда она, новенькая, пришла в школу. Тогда впервые за девять скучных школьных лет случилось нечто из ряда вон – в кабинете директора завязалась драка, и ученики сбежались посмотреть. Кинкин, подоспевший последним, увидел, как какой-то верзила повалил на пол троих учителей, а те лепечут, что его дочери место в спецшколе для слабоумных, идиотов и дефективных, а тот орет – дескать, все с моей дочерью в порядке.

– Если моя дочь и отличается от других, то красотой: во всем городе, а то и в целом мире такой не сыщешь, – заявил отец девочки, свирепо глядя на трех распростертых на полу учителей и на директора, дрожавшего за письменным столом.

Девочка стояла за спиной у отца – ладная серо-белая форма только что из-под швейной машинки, еще пахнет глажкой, складки на юбке тщательно отутюжены. Косы до пояса, а в косах ленты – красно-белые, под цвет флага Индонезии. Туфли, как полагается, черные, носки белые, с кружевными цветочками по краю, но еще прекрасней наряда ее стройные ножки. Никакая она не идиотка, всякому понятно, даже Кинкину, заглянувшему в окно кабинета. Скорее, ангел, случайно залетевший в наш жестокий мир, – и Кинкин, едва увидев это чудо, голову потерял от любви. В школе он всегда молчал как рыба, но на этот раз, сраженный в самое сердце, подошел к девочке и спросил, как ее зовут. Девочка, стесняясь, указала на шеврон, пришитый к блузке справа на груди:

– Вот тут написано: Ренганис.

Шевроны с именами были у всех учеников, но когда девочка тонким пальчиком указала на свой, Кинкин, вместо того чтобы читать, уставился зачарованно на ее грудь. Весь остаток дня он дрожал, забившись в угол класса.

Еще больше страданий причиняли ему взгляды одноклассников – те дивились, что он впервые после начальной школы раскрыл рот. И все же дразнить его боялись – вдруг порчу на них наведет? Лишь у одной девочки, как будто приставленной опекать Ренганис, хватало храбрости к нему подойти.

– Вот что, Заклинатель духов, – пригрозила она, – если тронешь мою подругу – нарежу твою морковку на тонкие кружочки.

С этими словами Ай вернулась на свое место рядом с Ренганис Прекрасной, а Кинкин чуть не плакал, воображая, сколько препятствий нужно преодолеть на пути к любви. Ай казалась ему самым назойливым существом на белом свете. Каждый день надеялся он проводить Прекрасную из школы – что еще надо влюбленному мальчишке? – но Ай всегда его опережала. И до того ему это надоело, что он сказал девочке:

– Убить тебя не жалко!

– Ты бы и сам убил, да кишка тонка.

Но об этом и речи не шло. И всякий раз упускал он случай проводить Прекрасную до дома; крохи счастья перепадали ему лишь в классе, где стоит голову повернуть – и любуйся ее дивным личиком сколько душе угодно. Он стал хуже всех учиться, потому что совсем забросил занятия. Выручали лишь духи, с которыми он советовался на экзаменах. Он потерял сон и аппетит, исхудал как щепка, страдая от любви.

– Ты выглядишь даже хуже меня, – заметила однажды Прекрасная, – вот кто из нас двоих идиот.

Ее привели в больницу, где доктор заключил: девочка и в самом деле беременна, срок семь недель. Маман Генденг и Майя Деви не хотели верить, но подтвердили это и пять других докторов. Как и дукун.

Уверившись окончательно, отец первым делом запер дочь в комнате, чтобы положить конец сплетням. Майя Деви, незаконная дочь проститутки, всю жизнь стыдилась прошлого – а теперь беда с Ренганис Прекрасной будто подтверждала, что проклятие у них в крови. Люди станут говорить: в развратной семейке и дети растут порченые. На том и порешили: запереть девочку, а там и забудут, что есть у них беременная дочь-малолетка.

Комната девочки была на втором этаже – в окно не выпрыгнешь, слишком высоко, – а дверь наглухо запирали снаружи. Компанию ей составляли плюшевый медведь, да стопка бульварных романов, да радио. Майя Деви приносила ей все, что нужно: завтрак, обед и ужин, ночной горшок, ведра с водой для купания. Девочка плакала, просилась обратно в школу, но мать твердо отвечала “нет”. “К собакам я и близко не подойду, обещаю!” – жалобно скулила Прекрасная. Майя Деви со слезами отвечала: “Нет, детка, пока не скажешь правду, в школу ни ногой!”

Ее спрашивали снова и снова, да все без толку – заладила одно: пес да пес, бурый, с черным носом. Таких собак в Халимунде тьма тьмущая, не приводить же каждую на опознание! Так ничего и не добившись от Прекрасной, Майя Деви вновь запирала ее, а Прекрасная поднимала крик: выпустите меня, хочу обратно в школу! Плакала она громко, как младенец в мокрых пеленках, и сердце разрывалось от ее жалоб. На крики сбегались соседи, заглядывали в окна, а прохожие останавливались и перешептывались. Маман Генденг подумывал отослать ее прочь из дома, но Майя Деви воспротивилась, настояв, чтобы девочку и впредь держали под замком.

– Лучше вытерпеть позор, чем потерять дочь.

Наконец смирились они и отпустили дочь в школу. Случай был тяжелый – беременных учениц от занятий отстраняли, опасаясь дурного влияния. И снова явился в школу Маман Генденг, вломился без стука в директорский кабинет и стал добиваться, чтобы дочь не отчисляли. Беднягу директора загнали в угол, во всех смыслах. С одной стороны, родители боялись за дочерей: если с Ренганис Прекрасной приключилась беда, значит, отпускать детей в школу опасно; с другой – против бандита не попрешь. Директор вытер со лба и шеи испарину.

– Ладно, дорогой мой друг, пусть она закончит школу, – согласился он. – Но прошу, помогите мне, найдите обидчика вашей дочери, чтобы я других родителей успокоил. И вот что еще, пусть она носит одежду попросторней.

Тут вспомнил Маман Генденг о парнишке по имени Кинкин. В тот же день, сбежав из-за карточного стола, пошел он к Камино-могильщику переговорить с его сыном. Кинкина он застал за любимым делом – тот расстреливал плакаты с собаками. Маман Генденг в первый миг восхитился его меткостью, хоть и не понял, откуда у паренька эта странная привычка. Дав несколько залпов и сбив плакат, Кинкин обернулся и подошел к преману, будто только его и ждал.