Карел Мисарж - Окраина

Франтишек водит любимую девушку по окраинам Праги, где медленно, со всякого рода трудностями, со скрытыми и явными изъянами вырастают большие корпуса средней этажности, с маленькими квадратными окнами, со стенами, украшенными орнаментом, отдаленно напоминающим фольклорные мотивы. Франтишек, разумеется, никаких изъянов не видит, он как зачарованный заглядывает в незастекленные окна, воображая, что здесь вот будет спальня, тут кухня, а там гостиная, и гордится тем, что ему известно такое разделение комнат, хотя совсем недавно он об этом и понятия не имел.

— К тому времени, как ты закончишь институт, нам дадут квартиру. Знала бы ты, как разрастаются эти заводы! Как грибы после дождя! Нет, ты не бойся ехать в пограничье. Там не придется снимать угол или ютиться в чердачной конурке при больнице. Просто приедешь со своими вещами, а я тебе сразу покажу, где кухня, где ванная, где спальня…

И Франтишек, размахивая руками, расхаживает среди строящихся корпусов на окраине Праги, стараясь отгадать, что будет за тем вон окном или за этим.

— Когда я еще ходила в школу, больше всего любила учить уроки в спальне. Ты туда не заглядывал. Там уютно. А мама спала на кухне. А ты где любил делать уроки?

Несколько секунд — нет, более минуты топчется Франтишек вокруг ловушки, которую ему совершенно неумышленно подстроила подруга. Он уже чувствует на себе ее удивленный взгляд, который как будто спрашивает: «Я что, на китайском языке разговариваю?»

— А я их вообще не учил! — радуется Франтишек внезапному озарению.

— Но где-то ты же должен был писать домашние сочинения?

Девица неотвязна. Вся в мать.

— Домашние сочинения я обычно писал в школе. А дома — где придется.

— Я ничего про тебя не знаю. Удивительно, что только сейчас об этом подумала…

— Правда, — соглашается Франтишек и с нерешительной небрежностью объясняет: — Это, наверное, потому, что я живу у Моравцев. А сам-то я из простой семьи. Родители в госхозе работают. То есть мать там работает. Отец — железнодорожник. Мы будем строить свой дом.

Девушка молчит, и Франтишек думает, что она ждет приглашения. И у него срывается:

— Можно съездить к нашим. Как-нибудь.

— Это далеко?

— Да нет. Поездом полчаса с небольшим. Если он не опаздывает.

— Так близко? Это хорошо. Тем более я ведь не каждое воскресенье уезжаю домой. Иной раз так хочется устроить настоящий воскресный обед… Мама возвращается из церкви в десять. — Тут она немного смешалась. — Но ты, видно, насчет религии не очень?..

Франтишек сожалеет, что он «насчет религии не очень». Зато считает уместным сказать:

— Неподалеку от нас был францисканский монастырь. Его уже нет. Закрыли. Я был там один раз. Ничего исторически ценного. Основан в тысяча семьсот двадцать четвертом году.

— Мамочка немножко старомодная. Вдова… Что ей остается в жизни? Давай как-нибудь заглянем в этот монастырь!

Франтишек с жаром соглашается, но почему-то вовсе не спешит осуществить этот замысел. Все выходит как-то так, что они встречаются в квартире приятеля, когда его родители уезжают на воскресенье. И в конце концов не она поехала в гости к Франтишку, а, наоборот, он к ней. Случилось это вот почему: девушка давно не давала о себе знать, Франтишек тоже. Потом он узнал в женском общежитии, что она уехала домой готовиться к сессии.

Не то чтоб у Франтишка были денежные затруднения. Он ведь по-прежнему не платил за квартиру. Но все же отдать за билет последнюю десятикроновую монету… Да и той мало! Проезд до городка, где живет девушка, стоит дороже, и Франтишек покупает билет на три кроны дешевле — и на четыре остановки ближе, чем та, где находится дом, перед которым разгуливает безобразный голубь. Так бывает у Франтишка. Пускай сам дом будет хоть из золота, хоть из серебра, будь он хоть на курьих ножках — Франтишек запомнил только эту гнусную птицу.

Этот путь Франтишек уже проделал однажды на машине, но теперь ему приходится мириться со скоростью местного поезда, которому вовсе не к спеху. Долгие остановки отодвигают час приезда до последних границ приличия. Но Франтишек спокоен. Знает — ему теперь не холодно будет ночевать в гостиной. Лето все-таки. Лето — это тепло, это черешни, дикие маки. И не только… Между тем неторопливый состав из красных вагончиков постепенно вползает в сумерки, спустившиеся на благоуханные сады. Франтишек выходит не за четыре, а лишь на предпоследней остановке. Это на больших станциях контролеры имеют обыкновение проверять билеты у выходящих пассажиров. Совсем другое дело на маленьких, нередко окруженных садиками.

В одном из таких садиков Франтишек нарвал ландышей. Он успел обернуть белые колокольчики языкообразными листьями, а поезд еще не двинулся с места. Франтишек обвязал свой букетик соломкой — поезд все стоит. Спрятав букет в ладонях — как когда-то в уборной гимназии прятал сигарету (он ведь еще не дарил цветов ни одной девушке), — Франтишек зашагал по уложенной щебнем тропинке вдоль полотна, и только тут поезд нагнал его. Паровозный гудок разнесся над краем, как трубный зов оленя. Голубь, конечно, давно покинул свой пост перед домом девушки. Где спят голуби? На деревьях? На чердаке, с летучими мышами? Наверное…

Дверь в квартиру не заперта, никого нет. Три комнаты расположены одна за другой; Франтишек поочередно зажигает в них свет: сначала в кухне, потом в гостиной. В спальне зажигать не приходится — он там и так горит. Светлые полоски очерчивают плохо пригнанную дверь. Девушка полулежит на кровати, под головой высокая груда подушек, на согнутых коленях — толстый, большого формата учебник. На ночном столике цветные карандаши. Появление Франтишка страшно ее перепугало; накинув халат, она выпроводила приятеля в кухню, и там завязался меж ними разговор — такой, словно расстались они только сегодня, после обеда в студенческой столовой. В вазочке на столе благоухали ландыши. Казалось даже неестественным, что такой маленький букет способен насытить ароматом просторную кухню. Впрочем, это ведь дар любви…

Когда тихая музыка в приемнике сменилась сигналом, оповещающим о наступлении двадцать второго часа суток, девица умолкла. Отзвучал сигнал — и тишина стала бездонной.

— Ты посмотрел, когда последний поезд на Прагу? Поздновато будешь возвращаться, — наконец заговорила она. — Может, не стоило тебе терять целый вечер накануне сессии?

Сколько слов после такой долгой паузы!

Франтишек медленно покачал головой. Потом молча перевел взгляд с любимой девушки на бледные колокольчики ландышей. Усмехнулся:

— Стоило!

Он встал и поклонился довольно деревянно.

— Пора мне. До станции, кажется, от вас далековато.

В эту минуту между ним и Прагой — шестьдесят километров. Между ним и девушкой — куда больше.