Карел Мисарж - Окраина

— Нет. Я хочу остаться здесь навсегда. Хочу жить среди вас.

— Должен ли я понять это так, что вы принимаете мое предложение?

Франтишек помолчал, потом легонько, едва заметно, кивнул, сам хорошенько не зная, что лучше: следовать обычному, знакомому маршруту или высадиться станцией раньше или позже?

Но молчание — знак согласия.

С того дня, как родители Франтишка перебрались — и, кажется, в последний раз — в собственный домик, сам он с возрастающим беспокойством стал подмечать, что они с Кветой, вместо того чтобы проводить вдвоем все свободное время, просто поменялись ролями. В какое-нибудь воскресенье, а то и в два подряд они, случалось, предпринимали чудесные вылазки на лоно природы или в районный центр, заканчивая вечера в загородном ресторане; но бывали субботы, когда уже Франтишек провожал Квету на станцию, и встречались они после этого только в понедельник.

А хуже всего, что Франтишек до сих пор не знает, куда Квета ездит. Он спрашивал не раз, и всегда она отвечала с наигранной небрежностью: «Да ты все равно те места не знаешь, так зачем тебе?»

Хорошо, что несколько суббот и воскресений отняла предвыборная кампания. По причинам, которые он и сам себе не умел объяснить, Франтишек оставлял своего приятеля в заблуждении, будто проводит с Кветой дни и вечера, на самом деле отданные агитпункту. Он рисковал даже быть обвиненным в скрытности, но всякий раз, как с языка его уже готово было сорваться признание в том, какое предложение сделал ему директор в «интеллектуальном» кафе, Франтишек спохватывался и разговор на эту тему откладывал на потом. Ему не хотелось анализировать причины, но он знал — разговор предстоит очень неприятный: тогда — в который уже раз — подвергнется испытанию их долголетняя дружба. Конечно, это не страшно; однако со стороны Франтишка тут есть элемент риска. В городишке, где ни от близкого, ни от далекого окружения невозможно утаить даже то, как ты красишь стены в своей комнате, только вопрос времени, когда избрание Франтишка станет достоянием гласности.

Дополнительные выборы закончились, и Франтишек был немного растроган и удивлен: за считанным исключением, вернее, по недоразумению, возникшему из-за отсутствия примерно семерых избирателей, он был избран единогласно. Не впервые, правда, ложится на него бремя ответственности за чужие поступки — такой ответственности уже требовала от него родина, победоносная власть пролетариата, но все это понятия довольно абстрактные, и контроль над выполнением обязательств ограничивался случайными показателями, опирающимися на десятичную систему счета и не очень отвечающими настоящей заинтересованности. Итоги, не правда ли, подводятся по случаю пятых, десятых, пятнадцатых или двадцатых годовщин, и эти итоги в свою очередь налагают на нас обязательства в предвидении годовщин двадцать пятых и тридцатых. И если одна из договаривающихся сторон нарушит условия, то это почти то же самое, что для христианина совершить смертный грех. Расширение поселка для рабочих химического завода, проект торгового центра и строительство школы-восьмилетки конкретным — и потому опасным — образом приближают к Франтишку общество, разбивая его на отдельные лица, — общество, бывшее до той поры компактным, монолитным и отвлеченным; этих отдельных лиц Франтишек встречает каждый день, и спасти его от них может только бегство, а для этого ему надо уволиться по собственному желанию.

От великой радости по поводу широких горизонтов, уже не ограниченных маршрутом: химзавод — Центральный вокзал в Праге — Уезд, осталось Франтишку лишь малое утешение — считать дни, отделяющие его от депутатской присяги. А дней этих отнюдь не так уж много. Они проходят, и однажды субботним полднем Франтишек видит себя в зале заседания городского Национального комитета.

Сначала его повергло в растерянность то обстоятельство, что он оказался самым молодым среди депутатов, и потом, когда все стали занимать места, то, что он не знал, куда ему сесть. Но председатель уже открыл заседание, и Франтишек, без конца извиняясь, опустился на ближайший стул; от опасений, не занял ли он место кого-либо из старших, более заслуженных, его избавил сосед, заверив, что решительно все равно, где он сядет.

Первый пункт повестки дня — присяга. Ее приносят три депутата, избранные дополнительно — следствие текучести городского населения. Прежние депутаты, на место которых избраны директорша школы, железнодорожник и Франтишек, были — все трое — переведены в течение одного месяца. Одного перевели на работу в областной центр, двух других в Прагу. Слово «переведены» председатель многозначительно выделяет, вызывая вздох у прочих членов Национального комитета. Франтишек знает: на каждом собрании закономерно обнаруживается какой-нибудь радикал со склонностью к крайностям. Он не то чтоб так уж настаивает на этих крайностях, напротив, его выступление рассчитано на неизменный ритуал, когда все его уговаривают и он наконец соглашается с видом покорности судьбе. Не составило исключение и это заседание. С момента, когда заговорили о переводе прежних депутатов по семейным обстоятельствам, один из присутствующих, человек среднего возраста, стал проявлять беспокойство. Он недовольно качал головой, что-то про себя бормотал и всячески делал вид, будто не догадывается, какое он привлекает внимание. Это опытный игрок, и прицел его точен. Секундой позже председатель перешел бы к следующему вопросу. Секундой раньше недовольный не получил бы слова. А сейчас он его получает.

— Не верю я в семейные обстоятельства! Молодой учитель, инженер, врач с большим энтузиазмом вызывается работать в пограничье, здесь его выбирают в органы народного управления, доверяют ряд функций, а он каждое воскресенье ездит в Прагу и рассказывает там сказочки о том, как он строит пограничье и какую политическую работу ведет. Потом вдруг у него серьезно заболевает мать, и готово дело — его переводят. Кто ж откажется от молодого производственника, к тому же работавшего на выборных должностях! Предлагаю: тех, кто уходит от нас, не освобождать, а исключать.

И человек средних лет садится удовлетворенный, как режиссер, чьи указания актеры обязаны добросовестно выполнить.

— Вообще-то надо бы когда-нибудь ввести такую практику! — раздается с одного конца стола президиума.

— Но как знать, вдруг у человека действительно уважительная причина, — возражает противоположный конец.

И разгорается спор, и длится до тех пор, пока председатель не выступает с фатальным открытием: какие бы причины ни выдумывали те, кто хочет уехать из пограничья, оставшиеся члены Национального комитета все равно должны исполнять свои каждодневные обязанности, хотя они, как ни верти, почти невыполнимы…