Карел Мисарж - Окраина

— Ваше здоровье…

Эти слова он повторяет и после, при очередных глотках, уже ни с кем не чокаясь, а так просто, для себя.

Роже и Франтишек потягивают наливку — Франтишек сначала недоверчиво, но она действительно хороша, и он постепенно входит во вкус. Оба парня, смакуя наливку, наблюдают суету в доме.

Пол еще не настелен как следует, его наспех покрыли неодинакового размера кусками пластика, которые, как это ни странно, подошли друг к другу впритирку. На дворе грязно — по этой причине на пол положены мешки, а так как день-то исключительный, новоселье, то и мешки праздничные, с надписями, от которых веет далекими странами: «Österreich», «Hungaria», «Canada».

Ящик для угля прислонился к новенькой плите, рядом с ним — аккуратно сложенные дровишки на завтра.

Раковина так и светится белизной, над ней вызывающе торчат два крана — для горячей и холодной воды, — но, поскольку еще не решена проблема стока грязной воды, под раковиной стоит обыкновенное облупленное помойное ведро.

Посреди кухни стол и табуретки, их пустоты уже заполнила чья-то усердная рука — шлепанцами, щетками, тряпками для обуви, баночками с ваксой.

В углу поместился оббитый шкафчик, гвоздь, придерживавший его дверцы, выпал при переезде, и они открыты настежь, видно все содержимое: старая одежка на заплаты, поломанные детские игрушки.

В спальне встали наконец супружеские кровати из бабушкиного гарнитура и кушетка без одной ноги. Детская кроватка с ангелочками, оберегающими слабоумных детишек, в скором времени отправится в подвал — такое решение только что принял дядя.

Суета, вызванная устройством на новом месте, постепенно улеглась. Франтишек снимает рабочую одежду и машинально, словно родился в этом доме, вешает свои вельветовые брюки и старый свитер с продранными локтями рядом с отцовскими кителями и материнскими халатами; резиновые сапоги он бросает во внутренность одной из табуреток. Водопровод еще не подключен, и Франтишек, налив в белоснежную раковину воды из чистого ведра, умылся, грязную воду выпустил в помойное ведро. Тем временем и тетя с Псоткой успели открыть бутылочку, наливают матери и пристают к дяде, чтобы не портил компании, выпил бы с ними.

Франтишек попрощался сначала с матерью, которая сказала ему:

— Сколько лет мечтала я об этом дне и вот никак еще в толк не возьму, что мы уже в своем собственном доме…

И сын, глядя на праздничные мешки на полу, ответил:

— А я тебе и не удивляюсь!

Затем прощание со всеми остальными, и через несколько минут Франтишек покидает развеселившееся семейство, собравшееся вокруг стола, тесно уставленного бутылками.

Сладостное чувство освобождения от Уезда, от Жидова двора, от самодельных табуреток и стоптанной обуви охватывает Франтишка, только когда поезд трогается с места.

Факт известный. Даже если бы станцией назначения был эшафот — в момент, когда трогается поезд, все пассажиры облегченно вздыхают.

Франтишек не знает, чем заполнить открывшуюся перед ним свободу. Попробовал прогуляться по коридору вагона, от одного клозета к другому. Но в обоих концах путь к свободе загораживают подвыпившие солдаты. Налившись десятиградусным пивом — прямо из горлышка, — они толпятся перед уборной, чтоб помочиться и тут же, об ручку ее двери, откупорить очередную бутылку. И так один за другим, по кругу. Раздвинув локтями околоклозетную толпу, Франтишек проходит в вагон-ресторан. Нет, все не то. Ничего не поделаешь, поезд и есть поезд, от паровоза до красного фонарика на последнем вагоне. Франтишку от этого скучно, как скучен ему тот факт, что со станции надо пилить пешком через весь город, а потом через поле в деревню. Всю жизнь ездил он по точным маршрутам и хотя часто кокетничал с мыслью высадиться станцией раньше или позже, но никогда этого не делал. Ясно как день, что не поступит он так и сегодня.

И все же он не отказал себе в маленьком отступлении от правил. Подобно тому как человек, вдруг получивший неслыханное состояние, покупает в магазине писчебумажных товаров школьный глобус, который ему вовсе не нужен, Франтишек останавливается перед кафе, широко разлегшимся на углу. Окна, забрызганные уличной грязью, излучают теплый свет, узорные буквы теперь уже совершенно явственной надписи «GASTHAUS» обещают, что в зале — сизая завеса табачного дыма, а запах купат и тушеной капусты смешивается с запахом мочи, въевшимся в стены и дощатый настил подворотни.

Франтишек доволен: так и должно быть. Чтоб в подворотне воняло мочой, в зале пахло табачным дымом и жареными купатами. Поэтому он совсем не удивился, увидев за продолговатым столом цвет местной интеллигенции. Некоторых он знает только в лицо: аптекаря Козлика, директора одиннадцатилетки Починека, секретаря районного Национального комитета Поборского. С другими он знаком хорошо. Как же не быть ему знакомым с директором химзавода и его заместителем по коммерческой части! Директор завода приглашает Франтишка к столу и сообщает всем вместе, а Франтишку особо:

— Телепатия существует! Я завтра собирался заглянуть к вам.

Франтишек, полагая это просто светской вежливостью, не находит ответа и молча садится. Но вскоре директор, представив его всем присутствующим и не дожидаясь очередной дискуссии, уводит Франтишка к маленькому столику на двоих у широкого, совершенно заляпанного грязью окна. Заказав две рюмки «старожитной», директор объявляет Франтишку, что доволен его работой. Что мог ответить Франтишек? Сказал, что очень рад, и стал ждать, во что обойдется ему директорская похвала. Внимательно оглядел директора — не пьян ли. И сразу убедился — нет.

— Назначены дополнительные выборы в городской Национальный комитет, — заговорил директор. — И я подумал, что одним из кандидатов можете быть вы.

У Франтишка дрогнула рука, когда он потянулся за рюмкой с бесцветной водкой. Лишь залпом осушив ее, он обрел способность осведомиться:

— Почему именно я?

— Потому что вы молоды, у вас есть опыт политической работы в институте и вы из пролетарской семьи.

— Какое отношение имеет моя семья к функции депутата?

— Вы поймете тех, кто будет в вас нуждаться.

— Вы имеете в виду какую-то комиссию?

— Да. Вы у нас человек новый, вам можно не считаться с семейными кланами и старыми обычаями. Я имею в виду жилищную комиссию.

Франтишек начал тихонько смеяться, и смеялся он так долго, что привлек внимание всей компании за столом.

— Что тут смешного?

— Ничего. — Франтишек стал серьезным. — Доверие избирателей надо заслужить. Я же ничего выдающегося не совершил, и никаких заслуг у меня нет.

Кажется, директор именно это и хотел услышать.

— Чтобы совершить нечто полезное, нужны возможности. Мы вам их предоставляем. Или вы поступили к нам для того лишь, чтоб получить производственную практику, а через год уволиться?