Карел Мисарж - Окраина

За этой закулисной борьбой Франтишек наблюдал со стороны, прикидывая в уме, долго ли она протянется. Он опирался на свой опыт, на многолетнее знакомство с жизнью, условия которой в данном случае представлялись ему как в математической задаче. Результат известен, а вот способы решения задачи индивидуальны. А так как в обычной жизни великие, роковые разлуки происходят довольно редко, то Франтишек соблюдал лишь самую необходимую меру участия в единоборстве высокопоставленного столичного чиновника с местной бюрократией; и когда все кончилось благополучно, он помог приятелю упаковать вещички, столь недавно доставленные сюда.

Но и в этом деле Франтишек придерживается меры. Он не настолько медлителен, чтоб можно было подумать, что он с тяжелым сердцем принимает отъезд друга, но и не слишком тороплив, что означало бы, напротив, будто он уже и дождаться не может, когда тот уедет. Франтишек порадовался, когда со стен сняли керамические барельефы, но чуточку погрустнел, увидев, что после них остались на стене следы, хотя провисели они тут недолго. Но так уж водится на свете. Вместо того чтоб поскорее оставить позади тягостное прощание, мы растравляем себя воспоминаниями о том, что покойный любил картофельные кнедлики. И усердно откапываем в своей памяти что-нибудь подобное, лишь бы подольше продержалась печаль.

Когда вещи уложили в машину, то, как это ни странно, именно Франтишек останавливается на пороге и окидывает взглядом разворошенную комнату. Приятель воспринимает этот взгляд как упрек себе и спешит уверить Франтишка — а вернее, самого себя, — что это еще не конец.

— Ты тоже не выдержишь здесь больше года. А может, мы и раньше увидимся в Праге!

Франтишек его не разубеждает. Оставляет приятелю этот шаткий мостик к прошлому. Так мы утешаем наших любимых уверениями, что будем им писать.

Всю глубину отчуждения между ними Франтишек понял, только когда, нагруженный свертками, вошел в новую квартиру приятеля. Но тот в этом не виноват: он нервничает и выискивает случай примирить новую реальность со всем, что было прежде.

Его квартира — в доме на вершине холма. Прага как на ладони. Султанами дымов она напоминает стадо китов, всплывших на поверхность подышать воздухом. Квартира распланирована симметрично: в середине кухонька, ванная и прихожая, справа спальня, слева общая комната. У кого есть с чего начинать, того не догонишь. Франтишек находит здесь мебель из бывшей студенческой комнаты и кое-что из зеленой гостиной. В новой квартире имеется на чем писать, питаться, спать, куда повесить шляпу и одежду. В общей комнате на стремянке стоит немолодая учительница, моет окно. Она не потрудилась слезть или отложить мокрую черную тряпку, только глянула на приятелей со своей высоты и сказала:

— Оба приехали? А я еще и передохнуть не успела.

И снова яростно принялась тереть стекло. Ее тренировочные брюки — в мокрых пятнах, под натянутым свитером бьются большие груди, на босых ступнях — старые шлепанцы. Могла бы, конечно, приодеться ради прибытия хозяина квартиры, но это означало бы задержку, и такой же задержкой было бы слезать со стремянки, чтоб подать Франтишку руку, хотя бы и мокрую. Но Франтишек понимает — ей есть что наверстывать. Глянул искоса на приятеля — понимает ли тот тоже — и увидел одну лишь плохо скрытую досаду. Наконец учительница, прервав мытье окон, удивленно покачала головой:

— Что же вы стоите? Приготовь для него хоть кофе, — бросает она Франтишкову приятелю, а к самому Франтишку обращается с наигранной покорностью судьбе, с какой говорят люди, у которых столько дел, что они не знают, за что приняться: — Это единственное, чем мы можем вас угостить.

Франтишек пробормотал про себя:

— Pluralis majestatis… [42]

Учительница, твердо решившая наверстать упущенное, ничего не оставляет на волю случайности или стихийного развития и спрашивает настороженно:

— О чем вы там шепчетесь?

Приятель Франтишка не настолько деликатен, чтоб подыскивать иностранные выражения для ее собственнических замашек, и тон его холоден:

— С каких это пор ты изъясняешься во множественном числе?

Вопрос крайне груб, и Франтишек невольно зажмуривает глаза, словно услышал звук пощечины. Однако учительница уже слишком прочно внедрилась в квартиру.

— Мне бы твои заботы! — вздохнула она только, и черная тряпка снова пошла кружить по гладкому стеклу.

Друзья перенесли в спальню чемоданы, одеяла, костюмы и керамику. Франтишек не удержался от замечания:

— Ну вот, ты должен радоваться, что я не принял твоего предложения. Однокашник не очень-то приятное прибавление для молодой семьи…

Франтишек шутил, а приятель принял это всерьез. Взмахнув руками, словно показывая комнату, он возмущенно спросил:

— А что у нее было-то? Посмотри вокруг и скажи, есть здесь хоть что-нибудь не мое?

Давно прошли времена, когда Франтишек считал долгом соглашаться со всем. И он лишь пожал плечами:

— Мне трудно судить. Не спрашивай меня о таких вещах.

Однако приятель, оставив без внимания ударение на слове «мне», удивился:

— Как это не спрашивай? Разве эта тахта тебе не знакома? И стол, и стулья? Посуда?

Сытый голодного не разумеет, и Франтишку пришлось подтвердить, что он знает все эти предметы по дейвицкой квартире.

— Она ничего с собой не принесла, — раздраженно продолжал приятель. — Пальцем не пошевельнула, чтоб сделать возможной нашу совместную жизнь. Вот держать себя так, словно все тут принадлежит ей, — это она умеет. Не знает разве, что квартира денег стоит?

Трудно решить, кто из этой парочки держит себя более неподобающе. Приятелю все дал отец, учительнице — приятель. Франтишек полагает, что этим двум не в чем упрекать друг друга. И все же он любопытствует:

— Что же ты собираешься делать?

— Подожду, что будет дальше. Она, правда, говорит «мы», «наше», «сделаем», «пойдем», но вообще-то она меня устраивает. Досадно только, что своими манерами она оскорбляет тебя.

— Ну, это чепуха, — улыбнулся Франтишек. — Я ведь не собираюсь поселиться у вас. Но что ты будешь делать, если она захочет оформить брак?

— Буду оттягивать.

— До ее сорокалетия?

— Хотя бы.

Франтишек испытывает сочувствие к стареющей девице, у которой нет своей квартиры.

— А это не жестоко?

— Нет. Никто ее тут не держит.

Помолчав, приятель добавляет:

— И ничто здесь ей не принадлежит.

Франтишек кивает согласно. Что уж тут рассуждать о жестокости, когда такие счеты… Они раскладывают вещи, прибивают крючки, расставляют мебель. Покончив со всем, садятся к столу, чтоб угоститься дорогим ликером из дейвицких запасов. Как видно, дело с угощением обстоит не так уж плохо. Учительница, узнав, что Франтишек не собирается ни жить здесь, ни даже приезжать с ночевкой, становится вдруг очень любезной.