Карел Мисарж - Окраина

— Одним словом, нам повезло, — говорит она, словно кооперативную квартиру можно выиграть в лотерею. — Но я слыхала, в пограничье тоже много строят. Вот увидите, скоро уже мы будем помогать вам устраиваться, — утешает она Франтишка. — Не вечно же вам ходить в холостяках…

К счастью, ее внимание привлекает стопка керамических драконов, рыб и бабочек, и она обращается к приятелю:

— Это ты мог бы ему оставить!

Приятель уже не выдерживает ее счастливого щебетанья и грубо бросает:

— Как же, он был бы на седьмом небе!

Однако остановить учительницу невозможно. Она всеми силами защищает свое искусство:

— А что? Все лучше, чем голые стены!

Она так гордится своими павлинами, как детишки бедняков перепившимся отцом.

Франтишек поспешил уберечь ее от нападок приятеля. Едва тот начал:

— Твоими рыбками не прикроешься и печку не затопишь… — как Франтишек, взяв за голову гипсовую рыбку, перебил его:

— Вот эта нравится мне больше всех!

Учительница делает великодушный жест:

— И берите, раз она вам нравится!

Она приняла рыбку из рук Франтишка, чтоб завернуть в газету это маленькое отступное. Подумала и прибавила еще змею. Одной рыбки за то, что Франтишек отказался вернуться в Прагу, право же, маловато.

Франтишек сияет. Приятель никак не может объяснить себе столь внезапную любовь друга к настенной пластике. А Франтишек просто добился своего. Опасность, что учительница будет поставлена перед ним в смешное положение, отведена. По крайней мере на то время, пока он здесь. А там пускай делают, что хотят.

Поскольку он уже ничем больше не может быть полезным, Франтишек собирается в дорогу. Никто его особенно не удерживает, да, если б и удерживал, он не сдался бы на уговоры. Его любопытство — как выглядит кооперативная квартира — удовлетворено, а проблемы, возникшие в связи с нею, он разрешать не вправе. И ему предстоит обратный путь. После взаимных обещаний писать, после установления факта, что город в пограничье не так далек от Праги, Франтишек откланялся. Когда он был уже у двери, стареющая учительница в приливе великодушия предлагает:

— Как-нибудь берите под мышку свой предмет да приезжайте к нам в гости на субботу!

Приятель язвительно поправляет ее:

— Девушку зовут Кветой.

— Ну, Франтишек не обиделся, что я назвала ее предметом. Так ведь говорится.

Приятель возвращает учительницу к реальности:

— Говорится? Ты хочешь сказать — когда-то говорилось?

Неприятную паузу, наступившую вслед за тем, он заполняет уточнением:

— В довоенных романах.

Учительница всхлипывает:

— Говори уж все, что думаешь! Во времена моей молодости — это ты имел в виду, да?

Она с трудом сдерживает слезы. Эту катастрофу Франтишку уже не предотвратить. Буханье захлопнутой двери разрушает мостик, по которому он мог бы вернуться туда, где светло, сухо, тепло. И приходится ему выйти на улицу, в ненастье, а за дверьми — плач. Жаль.

Но, несмотря на ненастье, ожидающее его на улице, Франтишек довольно мужественно перенес расставание с приятелем. Только переступив порог своей мансарды, вздохнул. В мансарде жуткая холодина. Наклонившись, чтоб открыть дверцы ледяной печки, Франтишек заметил на столе большой конверт. Недоуменно повертел его в руках — и вынул из конверта пачку приглашений. Стал читать — на всех одно и то же:

«Городской Национальный комитет приглашает Вас на открытое собрание избирателей».

Франтишек кинулся к инженеру по технике безопасности, владельцу коттеджа.

— Что же это такое?!

— По-моему, повестки. — Инженер удивленно воззрился на Франтишка: текст ведь совершенно ясен.

— Да, но почему их так много?

— Не знаю…

Лишь на другой день председатель Национального комитета объяснил: количество повесток соответствует числу избирателей его участка, и он должен вовремя вручить их всем им на дому.

— Но когда?.. — растерялся Франтишек. — Работа у нас сменная…

— Лучше всего вечером, когда люди дома, — посоветовал председатель.

— Я думал, это рассылают по почте…

— Ну да, почта! Если такая ни к чему не обязывающая бумажка придет по почте, люди ее просто выбросят. Разве можно полагаться на почту!

Франтишек только беспомощно вздохнул, сложил повестки и вышел, совсем упав духом. Отправился к детскому саду, вызвал Квету и развернул перед ней бумажки:

— Работы на целую неделю!

Квета, девчонка без роду-племени, не знавшая семейной жизни, не понимает досады Франтишка.

— Хочешь, помогу? Я с некоторыми знакома…

Быстро перебрав повестки, она отделила часть и, развернув веером, весело помахала ими перед носом Франтишка:

— Этим я вручу сама. Их дети у нас в саду.

— Да разве ты не понимаешь, что дело не в этом?

Франтишек не знает, как объяснить Квете всю неловкость такого поручения. Такие тонкости до нее не доходят. И она смотрит на него удивленно, еще немножко — и съежится, замкнется в себе. Этого Франтишек боится: ведь если так случится, то, пока он вернет ее к жизни, орущие детишки, чего доброго, дом подпалят. Все что угодно, только не это! Квета делает последнюю попытку понять его.

— В чем же тогда дело? — в отчаянии спрашивает она.

— Ну неудобно же врываться в чужие квартиры! — чуть не выкрикивает Франтишек.

— А как ты тогда с ними познакомишься? — бесхитростно возражает Квета.

Франтишку остается проглотить этот урок политической работы; не сразу нашел он, что ответить, но потом, смущенно улыбнувшись, признался:

— Я об этом и не подумал…

Оставив Квете веер из повесток, он засунул свою часть бумажек в карман и вечером принялся обходить старые дома с галерейками, на которых сушатся пеленки. Над двориками стоит запах младенцев, складывающийся из запахов мыла, молока, пота и записанных матрацев. На одной галерейке, куда выходили жилища трех семей, Франтишек забыл роль объективного депутата, улыбающегося в ответ на недоверчивые взгляды и холодный прием; увидев, как из общей уборной выползает полупарализованная старуха, он в сердцах заговорил с ней:

— Господи, скажите на милость, что за счастье вы тут искали? Неужели стоило тащиться сюда из внутренних областей, чтобы и тут тесниться по две семьи в двух клетушках?

И вдруг — словно сами стены здесь имеют уши — все ожило на галерейке: в окнах появились головы, в прихожих поднялся какой-то шум, а старуха ответила за всех:

— А там у нас и этого не было.

Глянув вызывающе на галстук Франтишка, на его белую рубашку, она добавила с нескрываемой злостью:

— Ученым-то господам такое и во сне не снилось!

— Бабка, не задирайте его! — раздался из полуоткрытого окна молодой женский голос. — Он депутат, а мы не хотим тут гнить до смерти!