Сид Чаплин - Тонкий шов

Золотая оказалась женщина. Нед помог ей с раскладушкой, она сделала им по большой чашке кофе и побыла с ними, пока они пили: вдруг спросят еще? «Повезло, что попали на женщину, — сказал старик, когда она ушла, — и что ты молодой — ты ей понравился. Как я в машине напереживался: бесполезно, думаю, хоть он и старается. Одна надежда — что она женщина, а ты молодой… Вовремя ты ее за руки взял. Умеешь на своем поставить», — заключил старик.

Наконец улеглись, Нед потянулся выключить свет. Старик глядел на него, не мигая.

— Мы бы за милую душу повели дело вдвоем, — сказал старик. И больше ничего не добавил. Когда касалось дела, он не любил размусоливать.

А Нед весь ушел в мысли о рассказе. В его бодрствующем сознании теснились образы: запах, нищенка, перепалка с дедом — все хороший материал. А настоящей основы, на которой можно строить, не было, и оттого так отчаянно гнал он по шоссе за автоцистернами, что и в жизни своей не видел ничего основательного, если не считать афериста деда. Кстати, этот его рассказ, этот удивительный отрывок правдивой истории… Ясно, дед с умыслом разоткровенничался. Сманивает к себе в дело. Может, уступить? Ведь если правильно себя поставить — а это он умеет, — то потом можно будет заняться и собой. Да и старику будет полегче.

— Словно пружина во мне, — бормотал старик. — Закрою глаза — и опять вижу дорогу… Я недорассказал тебе. Когда братья Куперы обо всем дознались, был страшный скандал. Самый старший, Джордж, пришел ко мне в коровник, запер за собой ворота и уставился на меня, и тут я слышу снаружи женский крик. Я схватил вилы и бросился на Джорджа, и счастье его, что он увернулся, не то бы пропорол его насквозь. Она лежала на куче угля, а те двое заперлись в доме. Я отвел ее к себе, а там уж и все вещи выброшены на улицу, и дверь заколочена. Пристроились пока у соседей, я нашел временную работу, а потом и контракт вступил в силу. И знаешь, что они учудили в первую же ночь? — Старик закашлялся. — Они меня провожали до самой свалки — идут сзади, смеются, переговариваются. Вся троица. Я опрокинул повозку, и тут они подбежали, и столкнули меня вниз, и лошадь угнали, а я остался лежать в дерьме…

Старик опять поперхнулся.

— Они два раза эту штуку проделали, — продолжал старик. — Что ты говоришь?

Нед лежал оцепенев, не в силах проронить хотя бы слово.

— Не переживай за меня. Они расхвастались по пьянке, а со мной было трое приятелей, и у каждого по кайлу, мы их славно отделали.

Старик помолчал.

— Больше они со мной не шутили. А потом я тоже по-тихому откупил всю их ферму. Вот когда они покусали себе локти!

Но почему-то удовлетворения в его голосе не было.

— А что бы ты сделал на моем месте? — спросил он.

— Убил бы их, — сказал Нед, мысленно увидев, как «лендровер» вжимает в стену малыша Броуди, вскинувшего руки.

— Пожалуй, надо таблетку принять, — сказал старик.

Нед включил свет и дал ему таблетку. Старик отказался запивать, лег на спину и взглянул на Неда.

— А теперь спать, — сказал Нед. Старик вздохнул и повернулся к стене.

— Помнишь тот родник? — спросил он. — Я его вроде как всю жизнь искал.

Проснувшись утром, Нед услышал плеск воды в умывальнике, мычание повеселевшего, отдохнувшего деда — тот брился.

— Будем работать вместе, — сказал дед. — В одной упряжке.

Нед раздвинул шторы. Он не спешил встретиться с ним взглядом.

— Тебе лучше? — спросил он, глядя поверх крыш, тесно обступивших бурый массив ощетинившейся утесами, поросшей соснами горы. Пелена дождя колыхалась перед глазами, как спустившиеся облака. Форменный потоп.

— Дай бог каждый день так себя чувствовать, — отозвался старик. — Спал как убитый.

Судя по голосу, он улыбался.

— Нед, ты это серьезно, ночью?

«В рассказе, — подумал Нед, — молодой герой, конечно, скажет „нет“, а я стою, проглотив язык, и только киваю».

— Потрясающе! — загорелся старик. — И чем скорее ты войдешь в курс, тем лучше. Оглядись, что к чему, и будем разбираться.

Нед уже чувствовал, как дело забирает его в клещи, уже посасывал страх, выстоит ли он против отца с дядьями. Со стариком, ясное дело, тоже будет непросто.

— Ванна свободна, — сказал старик. Нед напустил холодной воды и сел в ванну.

— Побрился бы сначала, — сказал старик.

— Иначе я не проснусь, — объяснил Нед. На самом деле он чувствовал себя словно заживо погребенный и хотел скорее сбросить с себя тяжесть.

— Главное, не волнуйся: тот филиал мы сбагрим.

— Надеюсь, — живо откликнулся Нед, растираясь полотенцем.

— Конечно, это потребует времени, — в раздумье сказал старик. — Ничего! Найдем покупателей, как-нибудь развяжемся.

В просторной комнате внизу они завтракали кофе с булочками. Вовсю светило солнце, хотя дождь лил не переставая, и в открытое окно Нед видел сплошной столб воды в конце узкой садовой дорожки.

— У тебя еще останется время сочинять, — сказал старик, и тут почему-то смолк шум воды. Нед бросил взгляд в окно, ожидая увидеть застывшую и умолкнувшую водяную глыбу. Но нет, дождь хлестал с прежней силой, и все так же вскипали бурунчики на земле и лопались пузыри. Накрыла им на стол давешняя женщина.

— Где ее черти носят? — затребовал ее теперь старик и сунул ей в руку двадцать франков. Когда Нед благодарил ее, она опустила глаза. В дверях он обернулся и встретил ее взгляд. Что общего могло быть у этих двоих, один из которых ей понравился, а другого она пожалела? Старик не умел красиво расплачиваться, и перевоспитывать его поздно. Он первым забрался в машину и выжидательно замер.

— Сегодня никакого лихачества, — предупредил он, когда Нед включил зажигание. Красный автомобиль прокашлялся и выкатил навстречу солнцу. — Три тысячи в год — сойдет для начала? — спросил старик, и Нед понял, что это не вопрос: старик объявил цену. Скоро позади останется половина Франции, и Нед перестал сочинять свой рассказ. Он стал строкой в рассказе старика. Пока они ехали по Франции, его занимала одна мысль: что он будет делать, когда старик умрет.

Однажды он застал ее в глубине сада. Она принесла стремянку и через забор смотрела на покосившийся от ветхости дом якобитской постройки, но много ли увидишь за разросшимися деревьями?

— Что, шпионишь?

— Разве можно подкрадываться? — упрекнула она. — Напугал до смерти.

— Подумаешь, какой грех! Теперь все можно.

— Как грустно, — сказала она. — Все заросло, заглохло. Я хотела увидеть террасу. Помнишь, как старушка павлиниха расхаживала, распустив хвост?

— Я помню, как старик павлин упек моего папашу на два месяца за охапку планок, — сказал он. — А вообще это был он, а не она.

— Кто?

— Да твоя павлиниха. У птиц яркое оперение бывает у самцов.