Бронислава Бродская - Биарриц-сюита [СИ]

Артем услышал в трубке голос Марка и насторожился: он был готов с ним встретиться, но только не в ресторане. Что он зря вчера стоял у плиты, готовил еду? Платить бешеные деньги за небольшой кусочек мяса и зеленые листья, Артем вовсе не собирался. Но речь пошла вовсе не о ресторане. Возбужденным, веселым голосом Марк объявил Артему, что сегодня вечером они все идут на концерт в Байон, что там… и дальше Марк, захлебываясь от восторга, живописал ему прелести предстоящего удовольствия: тут и знаменитый оркестр московской консерватории, и французские солисты, а… какая программа, какая программа! «Ладно, Марк, спасибо. Я думаю, что мы с удовольствием пойдем. Но… я тебе сейчас перезвоню… хорошо?» — Артем не был уверен, что так уж хочет на концерт. Прежде всего существовала проблема денег, которая вставала во весь рост. Было примерно понятно, сколько могут стоит билеты на открытие гастролей, Марк-то не собирался сидеть на самых плохих местах. Скорее всего он их с Асей постарается пригласить «типа, на халяву», а он, Артем настоит, чтобы отдать ему деньги, потому что халява была привлекательна, но унизительна… Это будет между 150–200 евро на двоих, то-есть ни с того, ни с сего он влетает в большую сумму. Кроме того, Артем знал, что, если он вот так, с бухты-барахты сообщит Асе о концерте, она точно заупрямится, расценит это, как «заставляние», как то, что он с ней не советуется и не считается. Тут надо было действовать тонко, чтобы ей казалось, что она сама «захотела» и приняла это решение. Надо было придумать, на какой к ней подъехать козе. Артем знал, что дочь слышала, что звонил Марк и теперь довольно неприязненно ждала пересказа разговора.

Ну да, действительно, вчера они с Асей видели расклеенные по городу афиши: Глинка, Мусоргский, Равель… Да, какая разница. Артем не был таким уж тонким ценителем классической музыки, и «сам» ни за что бы не пошел, однако не принять приглашение Марка было неприемлемым, хотя… вот сейчас он снимет трубку и в нескольких предложениях откажется: мол, не могу, нет настроения, Асе завтра в школу, или… уже обещал пойти вечером к Алену и он их ждет. Все равно что… деликатный Марк даже вряд ли будет настаивать, сразу погасит свой энтузиазм и можно будет сэкономить деньги. Они выйдут с Асей погулять, купят мороженое, она во-время ляжет спать, а он включит компьютер. Ну, что что ему Равель? И тем не менее, Артем знал, что он пойдет слушать Равеля, не сможет соврать, отказаться, не проявит твердости, как он никогда ее не проявлял. Ну, как это он, сын известного пианиста, отказывается пойти на концерт? Опозорится перед папиным другом, чтобы он подумал, что… природа отдыхает на детях гениев. Конечно, папа — не гений, а он — не ребенок, но все равно Марк что-то в этом роде подумает, а это стыдно. Деньги — деньгами, но Артему не хотелось бы, чтобы мамины высказывания о том, что он теперь «прораб», и вся музыка для него только собственное бренчание из восьми аккордов, стали похожи на правду. Ладно, где наша не пропадала… нельзя так зацикливаться на деньгах:

— Ась, это дядя Марк звонил.

— И что дальше? Я слышала. Куда он нас зовет?

— На концерт. Помнишь, мы афиши видели?

— Нет, я не хочу. Мне это неинтересно. Почему мы должны идти?

— Что ты, Асенька, ничего мы не должны. Не хочешь, не пойдем. Я сейчас ему позвоню и откажусь. Я так и знал, что ты не захочешь, но хотел с тобой посоветоваться.

— Ах, ты «так и знал»? Был уверен, что я не захочу. Может я захочу…

— Ну, не знаю. Мне и самому не хочется… хотя, ты знаешь, мы, ведь, с ними летели сюда. Помнишь тех ребят в самолете?

— Это что, они и есть?

— Да, это оркестр Московской Консерватории… Да, ладно, Ась. Бог с ними. Сейчас дяде Марку позвоню скажу, что у нас с тобой другие планы.

— А что ты опять за меня решаешь? Я что здесь, никто? Я хочу пойти.

— Ты же сказала, что не хочешь.

— Ничего я не говорила. Хочу.

— Хочешь? Точно? Позвонить сказать, что мы пойдем?

— Точно, точно! Почему ты хочешь отказаться, у меня не спросив?

— Да, я спрашиваю. Ладно, пойдем… я ему звоню.

Так! С Асей он уладил, как и следовало ожидать, она согласилась. В таком несложном гамбите он у дочери пока выигрывал. Артем позвонил Марку и они договорились встретиться у входа в зал в 7 часов. До вечера было еще далеко. Ася уселась за компьютер и стала искать информацию об оркестре консерватории. Ого, уже одно это делало поход полезным. Потом по Скайпу позвонила Оля. В Москве был день. Ему хотелось бы послушать о чем мать с дочерью говорят, но, как и следовало ожидать, Ася плотно закрыла дверь. То ли сама так решила, то ли мать ее попросила. Вполне в ее духе: знаменитые Олины дурацкие «секретики».

Артем принялся точить на оселке ножи и мысли о деньгах не давали ему покоя. Он полностью зависел от сданной в Москве квартиры и от Оли. Это было неправильно, но по-другому никак не получалось. Тупик, в который он сам себя каким-то образом загнал и из которого не было выхода. Квартира, та самая, которую Артем купил в начале двухтысячных в период своего недолгого финансового процветания, была сдана семье с ребенком и стала единственным источником его дохода. Чужой ребенок спал теперь в Асиной комнате, а им, по-сути, было негде жить. Кое-какие деньги он получал из издательства за нечастые заказы, но эти деньги были настолько смехотворны, что ими вообще следовало пренебречь, хотя своей литературной работой Артем гордился, совершенно серьезно считая себя детским писателем. Деньги за квартиру получала с жильцов жена, которую он давным-давно в своих мыслях считал «бывшей». Оля каждый месяц должна была ходить в банк и переводить ему деньги во Францию, так они договорились, но иногда деньги в назначенный день почему-то не поступали. Артем проверял на интернете свой баланс, а он был прежним… Приходилось, делать над собой титанические усилия и звонить жене. Она разговаривала с ним так холодно, до такой степени на грани хамства, что каждый раз хотелось бросить трубку, чего он себе никогда не позволял. Было четкое ощущение, что она специально задерживает перевод денег на пару дней, чтобы его унизить, показать себя хозяйкой положения. К тому же в последнее время Оля все чаще и чаще заговаривала о продаже квартир, в том числе и французской, и выделение ей половины денег. Артем знал, что, если она действительно захочет это сделать, она получит все, до копейки, и тогда… он вообще не представлял себе, что делать. Денег и так было в обрез, и… ни одной идеи, откуда их взять.

Он прекрасно понимал, что нужно изменить свою жизнь, и менял… вот они теперь с Асей живут во Франции, но в тоже время Артем знал, что квартира в Биаррице была привычна, просто раньше они жили в ней только летом, а теперь будут жить дольше. Ася стала ходить во французскую школу и у нее многое менялось, а вот у него — практически ничего. Ну, не то, чтобы «ничего», менялось тоже, но совсем чуть-чуть. Мог бы и в Америку к отцу поехать, но не поехал и не собирался, придумав себе теорию, что в Америке живут слишком простые, не «его» люди. Так легко было думать, он не знал американцев, но каким-то образом знал, что в Америке не выдержит, не сможет, а теория про бесхитростную примитивную, некультурную нацию, была его убогой защитой от неуверенности в себе. А вот во Франции, Артем мог. Хотя, что он такое мог? Ходить в магазин и варить обед? Сколько раз ему люди говорили, что эмиграция — не для слабонервных. Получалось, что он такой слабонервный и есть! Надо было выживать: работать где попало, реанимировать свою квалификацию, или получать новую, а он не мог, не хотел. Не был готов так сильно менять свою жизнь. Какая, в сущности, была разница: сидеть сочинять свои тексты в Москве или в Биаррице? Не было никакой разницы.