Николас Спаркс - Три недели с моим братом [litres]

– Не-е-ет!!! – кричал Мика, продолжая подпрыгивать.

Стрела летела навстречу своей судьбе, и я с каждым мигом все тверже убеждался в том, что мы убьем человека. Я испугался, как никогда. Время будто замедлилось, все происходило с ужасающей предопределенностью. Нас отправят в колонию для несовершеннолетних. А может, и в тюрьму…

И вдруг все закончилось.

Подняв облачко пыли, стрела вонзилась в землю меньше чем в футе от землекопа. Он в ужасе отпрыгнул.

– Слава Богу. – Мика тяжело вздохнул и улыбнулся.

– Здорово! Ты попал почти в то же самое место.

Разумеется, в этом возрасте – и в этот миг – мы не осознавали, о чем подумал строитель. В отличие от нас он не испытывал благодарности. Он спокойно работал, и вдруг его чуть не пронзила стрела, пущенная двумя детьми с вершины холма. Нет, благодарности он не испытывал, ничуточки. Он был в ярости! Даже с расстояния двухсот ярдов мы увидели, как он поднял взгляд на нас и, отбросив лопату, кинулся к своему грузовику.

– Может, пора удирать? – спросил я брата.

Но Мика уже бежал к нашему дому, пятки его так и мелькали. Я рванул за ним. С пыхтением перебегая лужайку соседей, я обернулся. Грузовик со скрежетом остановился у деревьев, рабочий вылез из кабины и бросился за нами.

Разумеется, он поймал нас, и был зол гораздо сильнее, чем мне показалось издали. Когда отец узнал, что случилось, он тоже разозлился и посадил нас под домашний арест на две недели. Однако худшее ждало впереди – тем же днем пришел шериф и забрал наши луки и стрелы.

За исключением той поездки к Большому каньону наши каникулы проходили в Сан-Диего – почему-то большинство родственников матери и отца переехали жить именно туда. Мы навещали их и наслаждались пляжем практически бесплатно, что не так уж и плохо для семьи, у которой нет лишних денег.

Все десять часов до Сан-Диего наша троица тряслась в задней части микроавтобуса вместе с доберманом Бренди и различным багажом. По пути мы дважды останавливались на заправках, но нам никогда не покупали еду или воду – мы ели то, что мама брала в дорогу: бутерброды с ветчиной, чипсы и розовый лимонад.

Хорошее было время. Как ни удивительно, родители не требовали, чтобы мы пристегивались, и пока машина петляла по Пятой улице, приближаясь к дому бабушки Спаркс, мы читали, играли в игры или боролись. Под «боролись» я имею в виду не тычки с нытьем, а настоящую борьбу с тесным контактом, захватом шеи в замок, переплетением рук и ног, сопровождаемую вскриками и слезами. Обычно родители не обращали на нас внимания, хотя порой отец оборачивался и кричал: «Прекращайте трясти чертову машину!» – значит, начинался неизбежный обратный отсчет до момента, когда он придет в состояние «повышенной боеготовности». Мы смотрели на отца так, будто у него из ушей выросли кукурузные стебли, и гадали, что же его рассердило.

– Это ты виноват, не надо было кричать, – шипел Мика.

– Мне было больно!

– Учись терпеть боль.

– Ты выкручивал мое ухо! Мог и оторвать!

– Ты преувеличиваешь.

– А ты дурак.

– Как ты назвал меня? – Мика прищурился.

– Он назвал тебя дураком, – услужливо подсказывала Дана.

– Я покажу тебе, кто здесь дурак… – сердился Мика.

Борьба возобновлялась. Когда я рассказываю об этом другим людям, я нередко добавляю, что мы не приезжали в Сан-Диего – машина туда прискакивала .

У кузенов мы становились «деревенщинами, приехавшими в город». Их семья была богаче нашей, и по приезде мы сразу же бросались в спальню кузенов. Там нас ждал воплощенный рай, и у нас на миг захватывало дух, а глаза начинало пощипывать от слез восторга. Мы никогда не видели столько игрушек и сразу же находили им применение.

– Что это? – спрашивали мы, схватив что-нибудь. И начинали крутить вещь в руках, пытаясь разобраться.

– Новый строительный кран на батарейках, – гордо объяснял кузен. – Он может собрать целый дом из…

Хрясь!

Кузен цепенел от ужаса при виде развалившейся надвое игрушки.

– Что такое? – спрашивали мы.

– Вы… вы… вы его сломали! – всхлипывал он.

– Ой, прости. А это что?

– Это новая машинка на радиоуправлении с…

Хрясь!

– Ой, прости. А это что?..

Когда игрушки были сломаны – удивительно, сколько случайностей может произойти за такое короткое время! – мы начинали играть с кузенами. Правда, им это игрой не казалось. Мы играли так же, как дома, для нас это было обычным делом, но для родственников граничило с безжалостной пыткой. Похоже, никто из них не имел детства, подобного нашему – без настоящих правил. Например, нам очень нравилось закатывать младших кузенов в ковер, где они потом лежали неподвижно, едва дыша. Затем мы по очереди прыгали с кровати на эти мягкие свертки и кричали: «Ура!» – всякий раз, когда не промахивались. Еще мы могли притопить кузенов в бассейне – по-настоящему притопить, держа под водой до тех пор, пока они не начнут терять сознание. Иногда мы пытались научить кузенов драться.

– Да нет же, не так. Отведи руку назад и бей костяшками. Смотри, вот так…

Бац!

Единственное, что расстраивало меня в кузенах – и мне стыдно за членов моей семьи, – они хныкали. Они ныли все время, пока мы были рядом. И как только родители с ними справлялись?

Наконец наступало время отъезда. У машины мы оборачивались и смотрели на кузенов. А они, бледные и дрожащие, будто призраки, махали нам на прощание пестрыми от синяков руками.

– Увидимся в следующем году! – кричали мы.

По пути к бабушке брат спрашивал меня:

– Что у них такое с лицами при прощании?

– Ты имеешь в виду то, как они моргают, жмурятся и внезапно дергают головой?

– Ага.

– Не знаю. Наверное, нервный тик.

Мика качал головой.

– Бедняги. Они не были такими, когда мы только приехали. Наверное, их внезапно поразила какая-то болезнь.

Такие поездки сами по себе были приключением. Однажды, когда мы поехали в Сан-Диего, у отца в кошельке был всего двадцать один доллар – все, что он взял на недельный отпуск для семьи. И по закону подлости наша машина сломалась в горах Техачапи, в часе езды от Лос-Анджелеса. Пришлось тащить ее до ближайшего СТО, где и выяснилось, что течет масло. Хотя нужная запчасть прибывала только через неделю, механик сказал, что к следующему вечеру подлатает машину. Разумеется, это стоило денег.

У моего отца была какая-то странная несовместимость с деньгами. Наверняка ему хотелось бы иметь больше денег, но когда в них возникала острая нужда, он не знал, как их заработать. Все траты расписывались заблаговременно, и поломка машины не укладывалась в бюджет. Отец не просто разозлился – он был вне себя от ярости: без объявления «повышенной боеготовности» он перешел к стадии ядерного взрыва. Он позвонил своей матери в Сан-Диего, и та согласилась занять ему денег на ремонт.