Яра Рибникар - Ян Непомуцкий

— Вы видели детей? — вдруг спросила она, наклоняясь ко мне.

— Видел, — ответил я.

— Я несчастная мать… сами видели… не разговаривают со мной… Знаете, что это означает? Запрутся в башне, там, знаете, есть одна-единственная комната с шестью стенами, вся в углах, запрутся и целыми днями не выходят. Хорошо, еще сегодня спустились к обеду. Это из-за вас, они очень любопытные, все их интересует. Они лишь делают вид, что ничего вокруг не замечают, могу поклясться, что они точно знают, какой у вас галстук, жилет, ботинки, приметили, как вы говорите, они всех передразнивают, все им кажется смешным, поверьте, они изучают людей для того, чтобы потом высмеивать их. Одной гувернантке они доверяют. Что же тогда говорить матери, если дочери больше верят чужой женщине, чем ей. Гувернантка может в любое время войти к ним в комнату. Девочки без ума от нее. Просто обожают! Слова против нее не дают сказать. Вчера, например, я обнаружила, что у меня исчезли золотая цепочка с часами и два кольца, купленные мужем в Риме, но дело не только в этом, вещи эти дорогие, муж вообще не покупает ничего дешевого, а тем более для меня, он знает, за кого я вышла замуж; когда он просил моей руки, я сказала: «Я выхожу за твои глаза и за твою славу!» Да, я не просто так вышла замуж. Когда мы стали разъезжать по всему миру, я всегда была с ним рядом, овации, цветы — ему и мне, ему за скрипку, мне за красоту. Вы не можете себе представить, как нас принимал Рим именно тогда, когда он купил мне эти часы на цепочке и два кольца с бриллиантами! И вот, понимаете, вчера я обнаружила, что их нет в моей шкатулке с драгоценностями, начинаю искать, неприятно, дом полон прислуги, но в мою спальню входит только его черный слуга, а он никогда в жизни не возьмет, входит также горничная, но ее я знаю сто лет, да еще их гувернантка, когда приходит докладывать о девочках. Она может войти и в мое отсутствие, двери не заперты, драгоценности постоянно лежат в этой шкатулке, она в виде такого венецианского блюда с перегородками, предназначенного для хранения цепочек, колец и прочего. И вот, пожалуйста, как сквозь землю провалились. Спрашиваю всех подряд, меня называют сумасшедшей, говорят, что я сама их куда-нибудь спрятала. Только сегодня за завтраком является вдруг старшая дочь и говорит, чтобы я прекратила истерику, потому что эти украшения они подарили своей гувернантке, которая заслуживает еще большего, а ей никакого внимания не оказывают…

— Вы кончили? — крикнул с порога Доминик. — Мы в беседке играем в карты. Приходите.

Я встал, чувствуя, как краска заливает мне шею, и откланялся. Доминику я решил не выражать своей благодарности, чтобы ненароком его не обидеть. Заметила ли она, что я весь засветился, заслышав его голос? А она все говорила и говорила, и слова ее летели за мной в сад…

Михал не принуждал Яна играть в карты. Сам он был страстным картежником, но временами. То играл изо дня в день, а то не мог даже смотреть на карты, словно никогда и в руки их не брал. Вернулся он к своей старой страсти, когда заболел. Яна он никогда не упрекал за то, что тот не играет. «Ян не любит», — оправдывал он его перед гостями. Ян шутил, приносил напитки, любил посмеяться вместе со всеми, но и не мешал, когда на несколько часов наступало молчание. Так он и не выучился играть в карты. Но, шагая через сад к беседке, на ступеньках которой стоял черноволосый Доминик, он подумал, что непременно освоит любую предложенную ему карточную игру.

— Мы научим вас играть в бридж, — сказал Доминик, — у меня есть превосходная книга на немецком языке.

О делах не обмолвились ни словом. Ян было помянул совместную работу, но Доминик отмахнулся рукой и продолжал сидеть в непринужденной позе, раскованно и легко, как тяжелый черный шелк, брошенный на стул. Ян не встречал второго такого человека, который бы умел так расслабляться и отдаваться абсолютному покою.

Было невозможно не слушать Лидию. Было трудно избегать встреч с ней. Постепенно Ян знакомился с обитателями виллы и с удивлением пересчитывал членов большого семейства и многочисленную прислугу, собранную на вилле.

Как может гастролирующий музыкант, сколь бы знаменит он ни был, держать на своем повседневном бюджете столько людей? Большая семья, черный слуга, Моравец, гувернантка, три горничные, садовник, прачка, преподавательница музыки, учительница итальянского языка, наконец, он, пианист-аккомпаниатор. Зарабатывает Урбан только во время концертного сезона. А в гастрольных поездках к ним присоединяется еще импресарио, искусный коммерсант и юрист Шнудерл, без которого Урбан не мог ступить ни шагу. Ян с ним еще не познакомился, но он должен был приехать в Опатию для переговоров о планах на осень.

Лидия рассказывала, что Доминик не разрешает дочерям отравлять молодость тяжелым трудом, губить в школах свой врожденный талант, девочки целиком отдались искусству, музыке, живописи и ваянию. Отец запрещает им много упражняться, чтобы не потерять свежесть своего дарования. Ян никогда не слышал игры детей.

Мы здесь для того, чтобы жить, с веселым возбуждением говорила Лидия, а Ян всякий раз по-новому восхищался ее невиданной красотой. Рыжие волосы живой волной вздымались над белым лбом, потому что голова ее находилась в постоянном легком движении. Это восхищение еще больше отдаляло его от нее, он не желал оставаться с ней наедине. Но Лидии каждый день удавалось задержать его или после завтрака, или после обеда, а случалось, она ловила его и по вечерам в саду, если он не успевал исчезнуть где-нибудь в лесу с Домиником. Иногда он с Моравцем отправлялся на лодке в море или сам уплывал на какую-нибудь прибрежную скалу. Ему казалось, что Лидия преследует его, он сам издевался над собой: зачем этой избалованной красавице его преследовать, чем мог заинтересовать ее бедный пианист, о котором еще нельзя даже сказать, подойдет ли он ее знаменитому супругу, никто не слышал его игры, легкомысленный Доминик заключил с ним ангажемент вслепую. В сущности, думал Ян, как он мог увидеть мои пианистические особенности, почувствовать во мне музыкальную жилку, глядя на меня своими черными блестящими глазами во время короткого разговора в Праге? Доминик как будто нисколько не был заинтересован в том, чтоб послушать его. Проверить. Ян не хотел быть навязчивым. Похоже, Доминик вообще избегал думать о работе. Несколько раз на кончике языка у Яна уже вертелись подходящие слова, немного шутливые, любезные и ни к чему не обязывающие, на которые при желании можно было не отвечать. Но их он тоже не произносил. Всегда на какую-то долю секунды опаздывал и пропускал благоприятный момент. Доминик как будто читал его мысли. Однажды, сидя с ним за столом в саду, вдруг сказал: