Джефф Зентнер - Змеиный король

— Нет, я… я не… — тут Дилл вдруг осознал, насколько абсурдна эта ситуация: человек, сидящий в тюрьме, заставлял его, Дилла, чувствовать себя никчемным. Он даже не смог завершить мысль.

— Помнишь, как ты писал псалмы и пел их вместе с церковной группой? Помнишь это?

— Ага, наверное. Да.

Отец откинулся на спинку стула, отвел взгляд и едва заметно покачал головой.

— Это были прекрасные песни. — Он снова посмотрел на Дилла. — Спой мне.

— В смысле — прямо здесь? Сейчас? — Дилл искал подтверждения тому, что отец шутит. Это было бы в высшей степени редким явлением, и все же.

— Да. Ту, которую ты написал. «И Христос освободит нас».

— У меня нет с собой гитары. К тому же разве это не будет выглядеть… слегка странно? — Дилл кивнул в сторону охранников, которые со скучающим видом переговаривались о чем-то между собой.

Отец повернулся к ним. Его глаза заблестели.

— А ты думаешь, они и без того не считают нас странными?

Верно подмечено. Дилл покраснел. Как если бы с кожи сорвали пластырь. Он поспешно и тихо напел отцу духовную песню. Краем глаза он заметил, что охранники перестали разговаривать и обратили все свое внимание на них.

— Еще, — сказал отец, аплодируя. — Давай новую.

— Я… толком ничего и не писал в последнее время.

— Ты забросил музыку?

— Не совсем. Просто сейчас пишу… немного о другом.

Отец помрачнел.

— О другом. Господь не для того наделил тебя даром петь, чтобы ты восхвалял людей и блуд.

— Я не пишу про блуд. У меня нет ни одной песни про блуд.

Отец наставил на него палец.

— Запомни вот что: Христос — это путь, единственный путь, твой путь к спасению. А музыка — это твой путь к Богу. Моим путем к Богу стало провозглашение знамений веры. Если мы потеряем свой путь к Богу, то лишимся пути к спасению, своей награды в вечности. Понимаешь?

— Ага, понимаю. — Когда Дилл разговаривал с отцом, у него возникало такое чувство, словно он говорит с наделенной разумом кирпичной стеной, которой откуда-то известно про Бога. — Ну ладно, мне пора.

Отец еще больше помрачнел.

— Ты же только пришел. Ты что, проделал этот путь ради того, чтобы побыть здесь пару минут, а потом снова вернуться домой?

— Нет, меня подбросили друзья. Они ездили в Нэшвилл за вещами для школы. Сейчас они на парковке, а там очень жарко. Спасибо им и на том, что согласились подождать меня.

Отец шумно выдохнул и поднялся.

— Ну, тогда тебе лучше вернуться к ним. До свидания, младший. Передай своей матери пламенный привет и скажи, что я ей скоро напишу.

Дилл тоже встал.

— Передам.

— Передай, что я получаю ее письма.

— Ладно.

— Когда мы увидимся?

— Точно не знаю.

— Тогда увидимся, когда Господь того пожелает. Иди с Богом, сын.

Отец Дилла сжал руки в кулаки и, подняв их, свел вместе: Марк, 16:18 — потом развернулся и пошел прочь.

Выйдя из тюрьмы, Дилл перевел дух. Он почти не дышал там, словно для того, чтобы не вдохнуть ненароком неведомый вирус, бродивший среди заключенных. Избавившись от страха перед встречей с отцом, он почувствовал себя лучше — но ненамного. Внутри по-прежнему жил тот, первоначальный, страх, поселившийся в нем еще утром.

Он подошел к машине. Лидия как раз объясняла Трэвису, сколько калорий нужно было бы потреблять дракону ежедневно, чтобы он мог дышать пламенем. Ее аргументы, судя по всему, казались ему неубедительными.

Подняв взгляд, она увидела Дилла.

— О, слава богу. — Она завела машину. — Ну что, как твой папа?

— Странный, — произнес Дилл. — Он реально странный.

— А… — начал было Трэвис.

— Если честно, мне не хочется об этом говорить.

— Блин, ну ладно.

— Извини, я не хотел показаться грубым, — сказал Дилл. — Просто… давайте просто поедем домой.

На обратном пути друзья в основном молчали. Трэвис читал книгу. Лидия включила микс Nick Cave & The Bad Seeds/Gun Club и отбивала пальцами ритм на руле. Она по-прежнему была в прекрасном расположении духа. Почему нет? Она чудесно провела день.

Дилл смотрел в окно на деревья, обрамлявшие дорогу. На фоне сплошной зеленой стены на обочине время от времени попадались самодельные кресты — в память о тех, чей путь здесь оборвался. Вдали кружили три стервятника, взмывая выше на восходящих потоках воздуха. Дилл старался запечатлеть в памяти оставшиеся минуты этой поездки.

Последний школьный шопинг. Конец маленького кусочка моей жизни. А я ведь даже не успел насладиться им как следует из-за своего безумного папаши, который с каждым днем становится только безумнее.

Краем глаза он наблюдал за тем, как Лидия ведет машину, за уголками ее губ, как они изгибались кверху в практически перманентной ухмылке, как почти неуловимо шевелились ее губы, неосознанно вторя словам песни.

Запомни это. Напиши на самодельном кресте и воткни его в свое сердце — в память об окончании всего этого.

Когда они въехали в Форрествилл, тени уже были длинными и свет словно лился сквозь графин сладкого чая. Первым они высадили Трэвиса.

Он выпрыгнул наружу, а потом, положив ладонь на крышу, заглянул в салон.

— Еще один год, ребят. Увидимся завтра?

— К сожалению, да, — произнес Дилл.

Трэвис неспешно направился к дому. Дойдя до крыльца, повернулся и еще раз помахал, подняв кверху свою дубинку.

Лидия нажала на газ.

— Я не спешу домой, — сказал Дилл.

— Привычка.

— Не хочешь поехать в парк Бертрам и посмотреть на поезда, пока не стемнело?

— Я бы с радостью, но в ближайшие несколько месяцев мне придется посвящать больше времени своему блогу. Я буду ссылаться на него в заявлении о поступлении в вузы, так что контент должен быть качественный.

— Да ладно тебе.

— Слушай, было бы весело посмотреть на поезда, хотя это ужасно скучное занятие, но нет.

Они подъехали к дому Дилла. Он немного посидел не шевелясь, а потом повернулся к Лидии.

— Значит, в этом году тебе будет не до нас?

На лице Лидии отразился протест. Ее взгляд стал жестким, а восторг от поездки вмиг улетучился.

— Прости, я что-то была невнимательна: а что мы делали последние несколько часов? Ой, точно.

— Я не про это, не про сегодня — в целом. Вот таким будет этот год?

— Э-э-э, нет, чувак. Это мой вопрос. Вот таким будет этот год? Ты будешь не понимать меня и вести себя странно, когда мне придется делать то, что я должна?

— Нет.

— Не слишком многообещающее начало.

— Понял: ты будешь занята. Ладно.

— А ты будешь намеренно неразговорчив и, может, даже немного себе на уме.

— У меня много чего на уме.

— Я серьезно, Дилл. Прошу тебя, не будь таким мерзким, когда у меня дела.

— Я не мерзкий.

— Есть немного.

— Прости.

Они еще с минуту смотрели друг на друга, словно оставляли возможность озвучить еще какие-то претензии или жалобы. Лицо Лидии смягчилось.