Яков Липкович - Три повести о любви

«Может быть, заболела?» — предположила она.

«Не думаю», — ответил Ипатов. И рассказал о двоюродном брате.

«Не может же она, — горячо закончил он, — три дня подряд, с утра до ночи, водить его по городу. К тому же, он производит впечатление человека бывалого. Наверняка это не первая его поездка в Ленинград!»

«Давайте сделаем так, — предложила она. — Сразу же после занятий сходим к ней домой?»

«Ну что ж, сходим», — согласился Ипатов. Он подумал, что прийти вдвоем лучше даже, это в значительной мере снимает неловкость перед ее родителями: волей-неволей они должны будут относиться к ним как к однокурсникам дочери, обеспокоенным ее отсутствием, и считаться с этим…

Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Когда Ипатов стоял в вестибюле, кишевшем студенческим людом, и ждал Женю — так звали шкафоподобную девицу, к нему подошел незнакомый парень в потертом черном полушубке. Он был почти одних лет с Ипатовым и мог в сутолоке сойти за студента.

«Ваша фамилия Ипатов?» — спросил он.

«Да», — ответил удивленный Ипатов.

«Отойдемте в сторонку», — предложил тот.

Они отошли в угол, где не было людей.

«Вы не догадываетесь, кто я?» — спросил незнакомец.

«Нет», — все больше удивляясь, признался Ипатов.

«Тогда придется прояснить», — заметил парень и показал удостоверение сотрудника уголовного розыска.

«Простите, — вежливо сказал Ипатов, — но это мало что мне говорит».

«Вот как? — в свою очередь как будто удивился парень. Затем он быстро осмотрелся и шепнул Ипатову: — Так вот, вы пойдете с нами… (неожиданно от стены отделился второй молодой человек в коротком, перешитом из шинели пальто). Но чтобы не привлекать внимания, я пойду первым, потом, сосчитав до пяти, вы, а потом он…»

«Товарищ… простите… не знаю вашего звания… вы быстро убрали удостоверение… вы что, арестовываете меня?» — растерянно спросил Ипатов.

Парень в полушубке добродушно кивнул головой.

«За что?» — весь напрягся Ипатов.

«Как будто не знаешь?» — совсем по-дружески ответил тот.

«Ах, да, — обозлился на него Ипатов, — плюнул вчера мимо урны!»

Парень покосился на него веселым глазом:

«Знаешь, а спрашиваешь!.. Пошли!» И первым шагнул к двери.

Мысль Ипатова между тем лихорадочно работала. Что же он такое сделал? За что его арестовывают? За хранение оружия? Но это уже все в прошлом. К тому же, никому об этом, кроме папы и мамы, не было известно. Может быть, за то, что он в ту ночь выдал себя за чекиста? Таксист мог поделиться о случившемся с товарищами, те еще с кем-нибудь и так далее, пока эта история не дошла до кого следует. Разумеется, за такое по головке не погладят. Но при чем здесь уголовный розыск?

«Пошли, пошли!» — шепнул Ипатову второй парень.

Ипатов взял его за рукав:

«У меня к вам большая просьба. Я договорился здесь встретиться с одной девушкой. Разрешите я предупрежу ее, чтобы она не ждала?»

«Ничего, ничего, вы еще с ней встретитесь — и не раз!» — пообещал тот с затаенной угрозой…

Когда они втроем вышли из Университета на набережную, со стороны их можно было принять за дружков-приятелей, пытающихся незаметно удрать с лекции. И только внимательный, очень внимательный глаз мог заметить, что двое легонько и нежно придерживали третьего за локоток…

Мимо прошел переполненный автобус, и вдруг Ипатова прямо согнуло под тяжестью неожиданной мысли: а что, если его взяли за того типа с пушистыми ресницами, которого он вытолкнул из автобуса? При падении тот запросто мог сломать себе шею, убиться насмерть. И тогда в глазах правосудия он, Ипатов, будет обыкновенным убийцей, которого надо судить по всей строгости закона. И ведь никак не докажешь, что этот шпана напал первый. Но откуда милиции стало все известно? И тут Ипатов вспомнил «Кавказский» ресторан и капитана, в руках которого побывали его документы. Установить прямую зависимость между доносом и последующей дракой по силам даже постовому милиционеру, не говоря уже о многоопытных следователях…

Господи, только бы не насмерть, только бы не насмерть! Если его за убийство этого подонка приговорят к высшей мере наказания, то ни отец, ни мать не переживут этого…

Через десять минут Ипатова доставили в отделение милиции…

Медики со «скорой» долго переругивались с каким-то доброхотом Ипатова. Они считали, что больного следует спустить в лифте, а доброхот — на носилках. Каждый из этих способов доставки к санитарной машине, судя по содержанию перепалки, имел свои плюсы и минусы. Первый вариант был удобен для медиков и не удобен для Ипатова — всю дорогу ему пришлось бы напряженно стоять на ногах, и то, что два здоровых «лба» поддерживали бы его с обеих сторон, почти ничего не меняло. Правда, время на транспортировку до первого этажа сокращалось в несколько раз. Второй вариант, как нетрудно догадаться, облегчил бы страдания больного, зато досталось бы санитарам: чтобы спустить человека по такой крутой и закомуристой лестнице, от них потребовалось бы немало усилий и сноровки. Но так как последнее слово осталось все-таки за медициной, то и решено было воспользоваться лифтом…

До самого вечера, пока его не вызвали на допрос, Ипатов мучительно обдумывал, как вести себя — признаться или не признаться в совершенном преступлении, он не сомневался, что именно такими словами будут дубасить его, если произошло худшее. В конце концов решил не признаваться: не хватало еще схлопотать двадцать пять лет за подонка, по которому давно плакала тюрьма. Но и с чисто формальной, юридической точки зрения доказать его, Ипатова, виновность, он понимал, будет трудно. Главное — у них нет ни свидетелей, ни прямых улик. Драка была молниеносная, и вряд ли она запечатлелась в чьей-либо памяти. Правда, были возмущенные голоса. Но Ипатов не помнил, чтобы кто-нибудь в переполненном автобусе обернулся, посмотрел в его сторону. Он висел на подножке, а люди стояли к нему спиной. Сомнительно также, чтобы его запомнил кто-то из прохожих или находившихся в это время на автобусной остановке: было довольно темно, и все произошло в какие-то мгновения. Единственный человек, кто мог признать его, был сам пострадавший. Собраться с последними силами и сообщить о своем убийце он мог даже на смертном одре, не говоря уже о более легком исходе драки, при котором ничто не мешало бы ему строить козни. И тогда Ипатову не отвертеться. Одна надежда, если тот — уголовник и милиции известно его прошлое. Но и в этом случае суда не избежать. Впрочем, признаться никогда не поздно. Разумеется, запоздалое признание вряд ли произведет хорошее впечатление на судей. Но, как бы там ни было, они должны будут учитывать, что первым напал хозяин ножа, а Ипатов лишь защищался. Он меньше всего виноват, что так получилось. Куда хуже было бы для общества, рассуждал Ипатов, если бы он, бывший фронтовик, нынешний студент и будущий журналист-международник, получил удар ножом в бок, а тот мерзавец, как ни в чем не бывало, продолжал разгуливать на свободе и искать новую жертву. «А ею запросто могли оказаться, — мысленно обращался Ипатов к будущим вершителям своей судьбы, — и вы, товарищ следователь, и вы, товарищ прокурор, и вы, товарищ судья, и любой из присутствующих в зале…»