Марсель Паньоль - Слава моего отца. Замок моей матери [сборник, litres]

Так как никто не появлялся, я начал опасаться, как бы зверь не выпотрошил отца, и стал молить Бога – если Он действительно существует – направить кабана на дядю, который верил в рай, а потому с большей охотой отправился бы к праотцам.

Но тут слева от меня над кустом можжевельника появился берет: в высоко поднятой руке он держал черную птицу размером с небольшого голубя и кричал: «Отменный дрозд!»

Кепка, вынырнув из зарослей дрока, быстро приблизилась к берету. Они, по-видимому, о чем-то условились и снова разошлись.

Я мигом соскользнул с дерева и стал размышлять. Стоит ли спускаться за ними в лощину? Высокие кустарники помешают мне видеть охоту, к тому же, как сказал отец, мне будет угрожать шальной выстрел.

Если же продолжать двигаться по хребту вдоль обрыва позади скипидарных деревьев, можно все видеть, оставаясь при этом незамеченным. К тому же, если они ранят дикого кабана, я буду вне пределов досягаемости и даже смогу прикончить чудовище, сбрасывая на него каменные глыбы. Итак, я бросился вперед через кермесовые дубки, которые царапали мои голени, через заросли можжевельника и дрока. Сначала я сделал довольно большой крюк по плато, потом нырнул в гущу кустарника и добрался до края обрыва.

Они шли по широкой лощине меж голубых скал. Посередине вилось высохшее русло дождевого ручейка. Деревьев было мало, зато повсюду тянулись густые заросли колючего аржераса, которые доходили охотникам до пояса.

Отец шел по склону с моей стороны. Ружье он нес прямо перед собой, локтем прижимая к телу приклад, правую руку держа на спусковом крючке, а левую на скобе. Он шел осторожным шагом, слегка пригнувшись к земле, переступая через заросли колючих кустарников.

Он выглядел красиво (красиво и грозно!), и в эту минуту я очень гордился им. Дядя шел параллельно ему по противоположному склону. Время от времени он останавливался, поднимал камень и, бросив вниз в глубину лощины, ждал несколько секунд: я видел их гораздо лучше, чем если бы был вместе с ними.

После третьего брошенного им камня из кустарника вдруг вылетела крупная птица и стрелой понеслась прочь от охотников. Дядя с волшебной быстротой вскинул ружье на плечо, прицелился и выстрелил: птица камнем упала вниз, несколько перьев, падая вслед за ней, медленно закружились в солнечных лучах.

Перепрыгивая через колючки, отец кинулся вперед, поднял добычу и издалека показал ее дяде. Тот закричал: «Это бекас! Положите его в свой ягдташ и снова держитесь своего направления в двадцати метрах от обрыва!»

Такая меткость, такое хладнокровие, такое мастерство восхитили меня: дядя Жюль только что доказал, что все его охотничьи рассказы – чистая правда. Я почувствовал, как моя злость на него тает вместе с желанием снять с него скальп: такой Буффало Билл имеет право на все! Вспомнив, что я его племянник, я гордо выпятил грудь.

Охотники продолжали двигаться вперед; когда же они миновали мой наблюдательный пункт, я начал осторожно отступать и по обширному плато, заросшему колючим кустарником, описал еще одну дугу, чтобы снова быть впереди. Солнце сверкало в двух метрах над горизонтом, я бежал в аромате попираемой моими ногами утренней лаванды.

Когда мне показалось, что я обогнал их, я свернул к обрыву, но вдруг увидел, что передо мной бежит что-то вроде курицы с золотым оперением и красными пятнами у основания хвоста. Я замер от волнения: красная куропатка! Это красная куропатка!.. Она неслась быстро, как крыса, и скоро скрылась в недрах огромного куста можжевельника. Не раздумывая я бросился за ней. Но красные перья бежали уже с другой стороны куста, потому что курица была не одна: я увидел двух, потом четырех, потом целый десяток похожих птиц… Тут я взял чуть правее, вынуждая их бежать к обрыву, и этот маневр мне удался. Но они не стали взлетать, будто понимая, что мое невооруженное присутствие не требует от них крайних мер. Я поднял с земли несколько камней и бросил их: раздался оглушительный треск, напоминающий грохот, производимый опорожняемой железной вагонеткой. Я перепугался и несколько секунд ждал появления какого-нибудь чудовища и только потом понял, что это взлетела стая куропаток. Она пронеслась к обрыву и нырнула в лощину.

Когда я добежал до края обрыва, почти одновременно раздалось два выстрела. Я увидел отца, который только что выстрелил и теперь следил взглядом за полетом великолепных куропаток… Они спокойно и плавно, как всегда, парили в утреннем воздухе…

Но тут из развесистого куста дрока вдруг вынырнул берет, над которым торчало ружье. Он не спеша выстрелил: первая куропатка качнулась влево и упала, будто сорвавшись с неба. Остальные рванулись вправо, ружье описало дугу, и раздался второй выстрел: вторая куропатка словно взорвалась в воздухе и почти отвесно упала вниз. Я тихо вскрикнул от радости… Поискав немного, охотники нашли добычу, лежавшую на расстоянии пятидесяти метров друг от друга, и подняли ее высоко над головой. С криком «браво» отец стал укладывать куропатку в ягдташ. Но тут я с удивлением заметил, что он подскочил на месте и принялся судорожно вынимать из ружья пустые гильзы: великолепный заяц, только что пробежавший меж его ног, не дождался окончания этой процедуры и скрылся в кустах, задрав хвост и навострив уши…

Дядя Жюль, возведя руки к небесам, восклицал:

– Несчастный! Нужно было ср-р-разу же пер-р-резар-р-р-яжать! Как только выстр-р-релил, тут же пер-р-р-езар-р-ряжай!!!

Отец удрученно развел руками, став похожим на распятие, и грустно пер-ре-зар-р-рядил ружье.

На протяжении всей этой сцены я продолжал стоять на самом краю обрыва, но охотники, загипнотизированные куропатками, не замечали меня. Я вдруг сообразил, как был неосторожен, и, сделав несколько шагов назад, вновь спрятался.

Я был потрясен нашей неудачей, принявшей для меня масштабы настоящей катастрофы. Отцу два раза подряд не удавался «королевский выстрел», а заяц, глумясь над ним, заставил его выполнить легкое антраша, перед тем как показать ему свой зад. Это было удручающе комично.

Я тотчас начал подбирать ему оправдания: находясь под самым обрывом, он не мог видеть приближения куропаток, тогда как дядя Жюль стрелял в них словно в тире.

С другой стороны, отец еще не привык к своему ружью, а дядя Жюль сказал, что это как раз самое важное… И наконец, это первая его охота, первые охотничьи переживания, и потому ему не пришло в голову «пер-р-резар-р-рядить». Но в конечном счете я был вынужден признать, что этот эпизод подтверждает мои опасения, и принял твердое решение никогда никому не говорить об этом, а особенно ему самому.

Что будет теперь? Удастся ли ему сделать достойный выстрел? Он, мой отец, школьный учитель, член выпускной экзаменационной комиссии, человек, который так легко сбивает шары противника, который часто играет в шашки против знаменитого Рафаэля на глазах у толпы шашечных знатоков, – неужели он придет с охоты ни с чем, тогда как дядя Жюль будет увешан куропатками и зайцами, словно витрина мясной лавки? Нет, нет и нет! Этому не бывать! Я буду весь день следовать за ним и загонять к нему столько птиц, кроликов и зайцев, что хоть одного из них он в конце концов да убьет!