Марсель Паньоль - Слава моего отца. Замок моей матери [сборник, litres]

– Хорошо, обещаю: ты пойдешь с нами через два-три дня, когда у меня будет больше опыта и мы отправимся не так далеко.

– Нет и нет! Я хочу в день Открытия!

Тут дядя Жюль явил великодушие и благородство.

– Может быть, я вмешиваюсь не в свое дело, – сказал он, – но, по-моему, Марсель заслужил быть на Открытии вместе с нами. Ну не плачь. Пусть несет продукты, как и предложил, и тихонько следует за нами на расстоянии десяти шагов! Согласны, Жозеф? – спросил он отца.

– Если согласны вы, я не против.

От благодарности, вызвавшей новые слезы, у меня перехватило дыхание.

Мать нежно погладила меня по голове и поцеловала мокрые от слез щеки.

Тогда я бросился к дяде, вскарабкался на него и прижал его большую голову к своему громко стучавшему сердцу.

– Успокойся! Успокойся! – повторял отец.

Запечатлев два звонких поцелуя на дядиной щеке, я спрыгнул вниз, поцеловал руку отца и, воздев руки к небу, исполнил дикую пляску, закончившуюся прыжком, который перенес меня на стол, откуда я начал посылать тысячу воздушных поцелуев присутствующим.

– Только не надо говорить об этом Полю, потому что он очень маленький. Он не сможет пойти так далеко, – сказал я некоторое время спустя.

– Ну и ну! – сказал отец. – Значит, хочешь солгать своему брату?

– Лгать не буду, просто ничего ему не скажу.

– А если он сам заговорит с тобой об этом? – спросила мать.

– Солгу, это ведь для его же пользы.

– Он прав! – постановил дядя и, посмотрев мне прямо в глаза, добавил: – Ты только что произнес очень важные слова, постарайся их не забыть: разрешается лгать детям, когда это для их же пользы. Не забудь! – повторил он.

Но тут появился Поль, несколько сконфуженный тем, что не нашел раненую птицу, и разговор сразу же прекратился.

Радость моя была так велика, что за ужином я не мог есть, несмотря на замечания матери. Но после того как дядя заговорил об аппетите охотников как о черте, характерной для этого племени, я проглотил отбивную котлету и потребовал добавки жареной картошки.

– Что с тобой? – спросил отец.

– Набираюсь сил на завтра!

– А что ты собираешься делать завтра? – спросил дядя тоном ласкового любопытства.

– Как! Собираюсь на открытие.

– Открытие? Но ведь это не завтра! – воскликнул он. – Завтра воскресенье! Неужели ты думаешь, что в этот день разрешается убивать божьих тварей? А обедня, как быть с ней? Ах да! Вы ведь семья безбожников! Вот почему этому ребенку пришла в голову сумасшедшая мысль, что можно открывать охоту в воскресный день!

Я был поражен:

– Но тогда когда же это?

– В понедельник… послезавтра.

Это была удручающая новость, потому что предстоящий день ожидания обещал быть сплошной пыткой. Что поделаешь? Я смирился, очень неохотно, но молча. Потом дядя Жюль объявил, что засыпает на ходу, и все разошлись спать.

Уложив маленького Поля, мать подошла поцеловать меня на сон грядущий и сказала:

– Завтра, пока ты будешь делать стрелы, я закончу новые индейские костюмы. А на обед будет пирог с абрикосами и взбитыми сливками.

Я понял, что она обещает мне это лакомство, чтобы смягчить мою досаду, и нежно поцеловал ее руки.

Но как только она вышла, заговорил маленький Поль. Я его не видел, потому что мать задула свечку. Его тонкий голосок был спокоен и холоден:

– А я знал, что они тебя не возьмут на Открытие. Я в этом был уверен!

– А я вовсе и не просился с ними, – лицемерно ответил я. – Открытие – это не для детей.

– Ты большой лгун. Я сразу же понял, что колибри – это для отвода глаз. Поэтому быстро вернулся, встал под окно и слышал все, что вы говорили и как ты плакал! И даже как ты пообещал солгать мне. Но мне, знаешь, наплевать на охоту. Настоящие выстрелы меня пугают. Но все-таки ты лгун, а дядя Жюль – лгун похлеще тебя.

– Почему?

– Потому что это завтра. Я-то знаю. Мама приготовила после обеда яичницу с помидорами и положила ее в ягдташи вместе с огромной колбасой, отбивными котлетами, хлебом и бутылкой вина. Я все видел. А ягдташи спрятаны в шкафу на кухне, чтоб ты не видел. Они рано утром отправятся, а ты останешься в дураках.

Эта новость была ошеломляющей, но я отказывался ей поверить:

– Значит, ты смеешь утверждать, что дядя Жюль сказал неправду? Я видел его в сержантской форме, дядю Жюля-то! И у него есть орден!

– А я тебе говорю, что они идут на охоту завтра. А теперь не разговаривай со мной больше, потому что я хочу спать.

Тоненький голосок замолк, и я остался лежать в ночи с широко раскрытыми глазами, терзаемый сомнениями.

Имеет ли право лгать сержант? Конечно нет. Доказательство – сержант Бобийо.

Но тут я вспомнил, что дядя Жюль никогда не был сержантом и что это я сам – в расстройстве – только что выдумал. К тому же в его прошлом была страшная история с парком Борели.

Как он поступил, когда я раскрыл его самозванство? Просто, без всякого смущения, рассмеялся.

Тем не менее я начал было искать оправдание тому уже давнишнему вранью, чтобы хоть как-то смягчить его теперешнюю доказательную силу, когда вдруг страшное воспоминание промелькнуло в моей голове.

Именно сегодня после обеда, когда я имел глупость сказать, что собираюсь соврать Полю – для его же пользы, – дядя Жюль очень охотно ухватился за мои слова. Он горячо одобрил их, желая заранее оправдать свою преступную комедию.

Я был в отчаянии от этого предательства. А мой отец, который ни слова не сказал мне! Мой отец, который оказался немым соучастником заговора, направленного против его маленького сына… И мама, моя дорогая мама, которая придумала утешительные взбитые сливки… Я совсем расчувствовался, думая о своей печальной доле, и тихо заплакал. Звучавший серебряной флейтой зов совы вдалеке еще более усиливал мое отчаяние.

Потом мной овладело сомнение: Поль иногда бывал дьявольски хитер. Не выдумал ли он эту историю, чтоб отомстить мне за фокус с колибри?

Весь дом, казалось, спал; я без малейшего шума встал, мне понадобилось не меньше минуты, чтобы повернуть ручку двери… Из-под дверей других комнат не выбивался свет. Я босиком спустился вниз, ни одна ступенька не скрипнула. Лунный свет, проникающий в кухню, помог мне отыскать спички и свечку. Стоя перед дверью рокового шкафа, я минуту колебался. За этим куском бесчувственного дерева мне предстояло обнаружить доказательства злодейства дяди Жюля или коварства Поля – в любом случае меня ждало душевное потрясение…

Я медленно повернул ключ… потянул к себе дверцу… она подалась… Я вошел в просторный стенной шкаф, поднял свечку: оба больших ягдташа из натуральной кожи с карманами из сетки предстали моим глазам… Они были набиты до краев, были готовы лопнуть, из каждого торчало по закупоренному горлышку бутылки… На полке, рядом с ягдташами, лежали оба патронташа, в которые я собственноручно вкладывал патроны. Какой готовился праздник! Огромное возмущение поднялось во мне, и я принял отчаянное решение: я пойду с ними вопреки их воле!