Марсель Паньоль - Слава моего отца. Замок моей матери [сборник, litres]

Он рассказывал о том, как в виноградниках и сосновых лесах своего родного Руссильона перестрелял десятки зайцев, сотни куропаток, тысячи кроликов, не говоря уже о «редчайших экземплярах».

– Однажды вечер-р-ром я возвр-р-ращался домой ни с чем и был взбешен, потому что дважды стрелял по зайцам и оба раза промахнулся!

– Почему? – спросил Поль с раскрытым ртом и округлившимися глазами.

– Забыл!.. Но факт, что я испытывал стыд и досаду… И вот, миновав Тапскую рощу, я вошел в виногр-р-радник Брукейр-р-роля, и что же я там вижу?

– Да, что же я вижу? – с тревогой в голосе переспросил Поль.

– Бартавеллу! – не удержавшись, воскликнул я.

– А вот и нет! – ответил дядя. – Оно не летало и было гораздо крупнее. Итак, что же я вижу? Бар-р-рсука! Огр-р-ромного бар-р-рсука, который уже уничтожил целый р-р-ряд великолепного сорта виногр-р-рада! Я мигом вскинул ружье к плечу и бабах!..

Далее всегда следовало одно и то же, что для нас всегда было ново.

Дядя стрелял, потом для верности «дублировал выстрел», и убитое наповал животное пополняло бесконечный список дядиных побед.

Отец молча слушал его героические рассказы и скромно, как и подобало подмастерью, чистил дуло своего ружья круглой щеточкой, прикрепленной к концу длинной палочки, а я меланхолично протирал тряпочкой спусковой крючок и скобу.

В полдень ружья были собраны, смазаны, вычищены до блеска, и дядя Жюль объявил:

– После обеда проведем испытания!

Повести о подвигах дяди не было конца, мы выслушивали ее на протяжении всего обеда и даже перенеслись в Пиренеи для рассказа об охоте на серну.

– Беру бинокль, и что же я вижу?

Поль напрочь забыл о еде, так что – после гибели двух серн – тетя и мать стали умолять рассказчика прервать на время эпопею, что, кажется, ему очень польстило.

Я воспользовался передышкой, чтобы ловко вставить личный вопрос.

С самого начала сборов я ни минуты не сомневался, что мне будет позволено сопровождать охотников. Но ни отец, ни дядя не высказывались по этому поводу со всей определенностью, а я не осмелился задать вопрос прямо, боясь решительного отказа: вот почему я пошел окольным путем.

– А собака? – спросил я. – Разве вам не понадобится собака?

– Да, не худо было бы иметь ее, – сказал дядя, – да где взять обученную собаку?

– Разве они не продаются?

– Конечно продаются! – сказал отец. – Но стоят самое меньшее пятьдесят франков!

– Это безумие! – воскликнула мать.

– Что вы! – возразил дядя. – Если бы можно было найти хорошую собаку за пятьдесят франков, будьте уверены, я бы ни секунды не колебался! Но за такую цену вы получите самую обыкновенную дворнягу, которая непременно потеряет след зайца и приведет вас к норе какой-нибудь крысы! Обученная собака стоит не менее восьмидесяти франков, а то и все пятьсот!

– И к тому же, – тут в разговор вмешалась тетя, – что мы будем делать с ней по окончании охотничьего сезона?

– Придется продать ее за полцены! А кроме того, – добавил дядя, – очень опасно держать собаку в доме, где есть младенец.

– Верно, – сказал Поль, – не ровен час, съест маленького кузена!

– Вряд ли! Но может, не желая того, заразить его какой-нибудь болезнью.

– Ангиной, например! – воскликнул Поль. – Уж я-то знаю, что это такое! Но у меня это было не от собаки, а от сквозняков!

Я не настаивал: собаки не будет. Значит, они рассчитывают на то, что за подстреленной дичью буду бегать я. Прямо об этом не говорилось, но это явно подразумевалось. И к чему было добиваться торжественного обещания взять меня на охоту, особенно в присутствии Поля, который выразил желание наблюдать за охотой «издалека» с ватой в ушах, что было расценено мной как необоснованная претензия, способная серьезно повредить моим собственным планам.

Поэтому я и промолчал.

После обеда взрослые пошли отдохнуть.

Мы воспользовались этим, чтобы оснастить рулями цикад: иначе говоря, мы втыкали черешки листьев миндаля в зад тотчас смолкавшим несчастным певицам, а потом я их подбрасывал вверх. Они начинали беспорядочно летать туда-сюда, а мы хохотали от души, глядя на них и на их немыслимые кульбиты.

Часа в три отец окликнул нас.

– Идите сюда! – закричал он. – Встаньте позади нас. Мы сейчас будем пробовать ружья!

Крепко привязав отцовский мушкет к двум параллельным веткам, дядя Жюль стал разматывать длинную бечевку, один конец которой приводил в действие спусковой рычаг. В десяти шагах от ружья он остановился.

Подоспевшие мать и тетя заставили нас отойти еще дальше.

– Осторожно! – сказал дядя. – Я вложил тройной заряд и буду стрелять из двух стволов одновременно! Если ружье взорвется, осколки просвистят у самых наших ушей!

Все спрятались за стволы олив и осторожно выглядывали оттуда.

Одни мужчины геройски стояли без прикрытия.

Дядя дернул за бечевку: мощный взрыв сотряс воздух, отец бросился к запеленутому, как младенец, ружью.

– Выдержало! – закричал он и стал весело срезать бечевку.

Дядя открыл затвор и стал внимательно его осматривать.

– Великолепно! – объявил он наконец. – Ни трещинки, ни какой-либо деформации! Огюстина, теперь я ручаюсь за безопасность Жозефа: это ружье столь же прочно, как артиллерийское орудие!

Но стоило успокоенным женам отойти, как он тихо сказал отцу:

– Однако увлекаться не стоит. Я могу, конечно, поручиться, что до этого испытания оружие было в полной исправности. Но случается иногда, что само испытание наносит стволу ущерб. Это риск, на который придется пойти. А теперь проверим кучность боя.

Он вынул из кармана газету, развернул ее и быстро зашагал по окаймленной ирисами дорожке, ведущей к уборной.

– У него что, живот схватило? – спросил Поль.

Но дядя не вошел в будочку: с помощью четырех кнопок он прикрепил развернутую газету к двери и тем же быстрым шагом вернулся к отцу.

Он зарядил свое ружье только одним патроном.

– Осторожно! – предупредил он, поднял ружье к плечу, прицелился и выстрелил.

Поль, заткнув уши пальцами, припустил бегом к дому.

Оба охотника поспешили к газете: она вся была буквально изрешечена.

Дядя Жюль долго с удовлетворенным видом рассматривал ее.

– Дробь легла кучно. Я сейчас выстрелил из ствола с чоком. Для тридцати метров – отлично!

Он вынул из кармана вторую газету.

– Теперь вы, Жозеф! – разворачивая ее, сказал он.

Пока он прикреплял новую мишень, отец зарядил свое ружье. Мать и тетя после первого выстрела вышли на террасу. Поль, наполовину спрятавшись за ствол смоковницы, смотрел только одним глазом, заткнув уши указательными пальцами.

Дядя рысцой отбежал назад и скомандовал:

– Пли!

Отец прицелился.

Я боялся, как бы он не промахнулся: это означало бы его окончательное унижение, после которого, на мой взгляд, следовало бы вовсе отказаться от охоты.