Марсель Паньоль - Слава моего отца. Замок моей матери [сборник, litres]

– Обернись, только не спеши, – прошептал он.

Обернувшись, я увидел, как надо мной блестят в темноте два фосфоресцирующих глаза.

– Это вампир? – выдохнул я.

– Нет, это он, филин.

Вглядевшись изо всех сил, я различил силуэт птицы.

Она сидела на выступе скалы и величиной была чуть ли не под два фута. Вероятно, хлынувшая в пещеру вода вынудила ее покинуть свое гнездо, расположенное где-то под потолком пещеры.

– Если станет нападать, береги глаза! – прошептал Лили.

Тут мною внезапно овладел жуткий страх.

– Уйдем, – взмолился я, – уйдем! Лучше промокнуть, чем ослепнуть!

Я выскочил наружу прямо в туман, Лили за мной.

Я потерял картуз; дождь барабанил по моей непокрытой голове, мокрые волосы падали на глаза, застилая их.

– Держись поближе к скале! – крикнул Лили. – Мы не так сильно промокнем, а главное, не собьемся с пути.

И впрямь, в четырех шагах невозможно было различить хоть что-то.

Сперва я подумал, что, раз эти места нам хорошо известны, достаточно будет узнать хотя бы одно дерево, или одну каменную глыбу, или куст, чтобы определить, где мы находимся. Но туман не только мешал видеть: в силу своей неоднородности он еще и неузнаваемо искажал все вокруг. Он позволял различить призрачные очертания горбатой сосенки, зато полностью скрывал стоящий рядом с ней огромный дуб, а когда через какое-то время сосна исчезала, то откуда-то возникала половина ствола и кроны дуба. Все кругом беспрестанно менялось, и, не будь скалы, за которую мы держались, нам пришлось бы остановиться и ждать под проливным дождем.

К счастью, стихия мало-помалу утихала: гроза уже удалялась в сторону Гарлабан, и дождь ослаб. Он словно опомнился и лил более упорядоченно, отвесно, но с каким-то необыкновенным упорством.

Наша путеводная нить – скала вдруг кончилась, на смену ей пришел крутой подъем к Тауме. Дальше нам предстояло продвигаться вперед на свой страх и риск, как ребенку, отдернувшему руку от лестничных перил.

Лили шел первым.

Хотя дождевые потоки изрядно размыли тропинку, он все же отыскал ее, пристально всматриваясь в окружающее нас пространство и себе под ноги. Протянувший в тумане две изогнутые сухие ветки старый испанский можжевельник безошибочно подтвердил: мы на верном пути; дальше мы припустили бегом.

Наши туфли на веревочной подошве хлюпали. От мокрых волос простыл лоб. Куртка и рубашка прилипли к телу.

Издалека донеслось приглушенное, но непрерывное громыхание, нарушившее вновь установившуюся тишину. Лили замер и прислушался:

– Это где-то в Эскаупрес хлещет… Но точно не скажу.

Мы стали слушать: грохот, казалось, доносился со всех сторон, размноженный эхом и слегка приглушенный дождем.

– А может быть, это в Ла-Гарет или в Па-дю-Лу, – задумчиво проговорил Лили, – побежали, а не то простудимся!

Прижав локти к туловищу, он рванул вперед, я за ним, боясь, как бы не потерять из виду его маленький пляшущий силуэт, увлекающий за собой шлейф тумана.

Но минут через десять он вдруг остановился и обернулся ко мне:

– Тропинка явно идет под гору. Овчарня Батиста, по-моему, уже недалеко.

– Мы еще не видели трех терпентинных деревьев.

– Сегодня всего не увидишь.

– Да, но одно из них протягивает ветки прямо поперек тропинки. Даже в тумане мы не могли пропустить его!

– Я что-то не обратил внимания…

– Зато я смотрел в оба!..

– Значит, они должны быть дальше.

Он снова побежал. Повсюду слышалось легкое журчание множества крохотных ручейков. Большая черная птица, раскрыв крылья, пролетела в десяти метрах над нами. Я понял, что мы уже давно сбились с пути. Лили тоже это понял и снова остановился.

– Я думаю… думаю, что…

Он был растерян, не знал, что делать, и принялся поочередно клясть и туман, и дождь, и богов, пустив в ход все провансальские ругательства, какие только знал.

– Погоди! – остановил я его. – У меня идея. Только не шуми.

Я повернулся вправо и, сложив руки рупором, издал громкий крик, после чего весь обратился в слух.

Слабое эхо подхватило мой крик, потом еще одно.

– Кажется, звук отражается от гряды в Эскаупрес, почти у Красной Макушки.

Я крикнул еще раз, глядя прямо перед собой. Ответа не последовало. Я повернулся вправо, и мы крикнули вместе.

На этот раз эхо было чуть громче, за ним последовало еще два: это ответило эхо в Пастан.

– Я знаю, где мы, – сказал я, – мы взяли слишком влево, и если не изменим направления, то попадем на обрыв в Ла-Гарет. Иди за мной.

Я побежал, держась правее… С наступлением вечера туман стал густеть; я принялся кричать на все четыре стороны, ожидая услышать знакомое эхо, и постепенно определил наше местонахождение по эху в Эскаупрес, которое звучало все ближе.

Наконец подошвы моих ног ощутили знакомые круглые камни.

Я свернул с тропинки направо, и мне показалось, что я различил впереди что-то продолговатое и темное.

Вытянув руки вперед, я пошел прямо перед собой и вдруг наткнулся на дерево: ощупав его мясистые листья, я догадался – это смоковница…

Она росла у заброшенной овчарни Батиста: ощутив доносящийся от нее специфический запах, усилившийся после грозы, мы поняли, что спасены. Дождь тоже это понял и прекратился.

Мы возрадовались, нас переполняла гордость, что мы оказались на высоте, не сдрейфили и нам будет о чем рассказать.

Но в тот момент, когда мы быстрым шагом спускались по крутой тропинке в Редунеу, я услышал, как где-то далеко за нами прокричала птица.

– Это чибис, – объяснил Лили. – Они здесь не останавливаются, летят дальше, в теплые края.

И вдруг появилась стая: она летела клином, из-за тумана очень низко над землей, птицы были еле различимы; они пролетели над нашими головами, как будто последовав за тем жалобным криком. Их путь лежал к новым каникулам.

Мы подошли к дому, как обычно, с задней стороны.

На втором этаже теплился огонек, в свете которого сквозь туман блестели водяные пылинки: мама держала высоко в темноте керосиновую лампу, чье раскаленное стекло треснуло от попавшей на него капли дождя, – это напоминало жалкий маяк в ночи.

В очаге полыхало пламя: отец и дядя, облачившись в халаты, в домашних туфлях, беседовали с Франсуа, их охотничьи куртки сушились перед огнем на спинках стульев.

– Сама видишь, они не заблудились! – весело закричал отец, завидя нас.

– Еще бы! – воскликнул Франсуа. – Такого и быть не могло.

Пощупав мою куртку, затем куртку Лили, мама, не на шутку разволновавшись, громко закричала:

– Они вымокли до нитки! Словно в море окунулись!

– Это им только на пользу… – преспокойно вставил Франсуа. – Детям вода не страшна, тем более когда это вода с неба!

Тетя Роза бегом спустилась по лестнице, словно спешила на пожар. В руках у нее было несметное количество одежды и полотенец. Мы с Лили и пикнуть не успели, как оказались в чем мать родила перед очагом, к великому удовольствию Поля и полному смущению Лили: с присущей крестьянским детям стыдливостью, он как мог прикрывался охотничьими куртками. Но тетя Роза, недолго думая, стала растирать его полотенцем, поворачивая его так и этак, словно это неодушевленный предмет. Мама точно так же обращалась со мной.