Марсель Паньоль - Слава моего отца. Замок моей матери [сборник, litres]

Кроме того, с двух сторон под мышками у меня было зажато по тщательно перевязанному свертку – с одеялами, простынями, наволочками и полотенцами. В постельное белье мама засунула еще и кое-какие хрупкие предметы.

Слева в белье были запрятаны два колпака для керосиновых ламп и крохотная нагая танцовщица из гипса с поднятой вверх ножкой.

Справа – гигантская солонка из венецианского стекла (приобретенная за полтора франка у нашего друга-старьевщика) и большой будильник (два с половиной франка), которому своим громогласным звонком предстояло поднимать на ноги охотничью компанию по утрам. Мы забыли выключить его перед выходом, и я всю дорогу слышал его мощное жестяное тиканье.

И наконец, карманы у меня были битком набиты спичечными коробкáми и бумажными пакетиками с перцем, мускатным орехом, гвоздикой, нитками, иглами, пуговицами, шнурками и двумя запечатанными воском чернильницами.

Полю на спину водрузили наполненный пакетами сахара старый школьный ранец, к которому привязали еще и завернутую в шаль подушку, так что сзади его голова была не видна.

В левой руке он держал авоську, довольно легкую, но весьма объемистую, – там были запасы липового чая, вербены, ромашки и целебных трав, из тех, что собирают на праздник святого Иоанна. Правую его руку оставили свободной на тот случай, если бы ему понадобилось взять на буксир сестричку; та прижимала к груди любимую куклу.

Мать собралась сама нести два дерматиновых чемодана с нашим «столовым серебром» (изготовленным из луженого железа) и фаянсовыми тарелками. Все это имело внушительный вес, и я решил вмешаться. Рассовав по своим карманам половину вилок, засунув ложки в авоську Поля, я умудрился запихнуть в свои холщовые сумки еще и шесть тарелок. Мама ничего не заметила.

До отказа набитый рюкзак отца и его оттопыренные карманы весили больше меня.

Первым делом мы подняли рюкзак на стол. Затем, подойдя к столу, отец встал к нему спиной. Его бедра и без того уже изрядно увеличились в объеме из-за висевших на поясе холщовых мешочков, из которых торчали рукоятки различных инструментов, горлышки бутылок и стебли лука-порея. В два приема Жозеф встал на колени.

Мы сдвинули рюкзак со стола на его спину. Маленький Поль, раскрыв рот, судорожно стиснув кулаки и втянув голову в плечи, следил за опасной процедурой, сомневаясь, выживет ли отец. Но отец устоял, мы услышали, как он застегивает кожаные ремни, после чего рюкзак, сначала медленно, стал уверенно подниматься вверх. В полной тишине хрустнуло от натуги одно отцовское колено, потом другое, и вот непобедимый Жозеф выпрямился во весь свой рост.

Он глубоко вдохнул, два-три раза повел плечами, чтобы ремни рюкзака поудобнее легли на плечи, и принялся ходить по столовой.

– Великолепно, – прокомментировал он, после чего ровным уверенным шагом подошел к двум большим чемоданам, набитым до такой степени, что пришлось подстраховаться и трижды обвязать каждый из них веревками, тем самым укрепив их. Их вес заметно оттянул отцовские руки, которые стали вдруг казаться длиннее: он воспользовался этим для того, чтобы зажать под мышками с одной стороны потертый дерматиновый футляр с охотничьим ружьем, а с другой – морской бинокль, видимо когда-то не на шутку пострадавший от страшных штормов у мыса Горн: слышно было, как внутри его бубенцами позвякивают линзы.

Нелегко далось нам восхождение на заднюю площадку трамвая. Нелегко дался и спуск с нее, я до сих пор помню кондуктора, держащегося за кожаную веревку колокольчика и с нетерпением дожидающегося окончания нашей многотрудной высадки с транспортного средства.

Однако мы пребывали в самом веселом расположении духа, и наши силы словно удвоились от предвкушения залитых солнцем летних каникул, которым, казалось, не будет конца.

У прохожих наш кортеж вызывал жалость, и какие-то люди предложили нам свою помощь: отец, смеясь, отказался и даже пустился вскачь, желая доказать, что его силы намного превышают тяжесть груза…

Тем не менее один жизнерадостный ломовик, перевозивший кого-то с квартиры на квартиру, не сказав ни слова, забрал у мамы оба чемодана и повесил их под днищем своей повозки – так они там и качались вплоть до решетки ворот полковника.

Владимир, который, кажется, уже ждал нас, первым делом по устоявшейся традиции вручил матери красные розы и сообщил, что его хозяин не встает из-за нового приступа подагры, но собирается сделать нам сюрприз – навестить нас в Бастид-Нев, что наполнило нас радостью, гордостью и смущением. Потом он завладел всеми свертками и узлами, которые не были закреплены на том или другом члене семьи, и двинулся по направлению к двери Доминика, через «Спящую красавицу».

Переход по третьему имению показался нам бесконечным: Доминика не было и все окна были закрыты.

Мы сделали привал под большой смоковницей: отец, встав спиной к колодцу, примостил рюкзак на его закраину и долго растирал натруженные плечи, после чего мы с новыми силами продолжили путь.

И вот наконец мы оказались перед той самой черной дверью, которая более всего вызывала наше беспокойство и за которой нас могла ждать свобода.

Мы вновь ненадолго остановились, чтобы молча собраться с духом и подготовиться к последнему и самому трудному рывку.

– Жозеф, у меня предчувствие! – вдруг пролепетала побелевшая мать.

– И у меня тоже! – засмеялся отец. – У меня предчувствие, что эти каникулы будут незабываемыми! У меня предчувствие, что мы будем питаться великолепными шашлычками из певчих дроздов, кривоклювов и куропаток! У меня предчувствие, что дети прибавят в весе целых три кило каждый! Ну, вперед! Нам вот уже полгода никто ничего не говорил, так почему сегодня кто-то что-то скажет?

Впрыснув в замок капельку машинного масла, он благополучно справился с ним, затем, отворив дверь настежь, прошел вперед, пригнувшись, чтобы не застрять в двери с грузом, и вступил на территорию четвертого замка.

– Марсель, дай мне свои свертки и марш в разведку! Чтобы успокоить маму, следует принять все меры предосторожности. Только не торопись.

Я побежал вперед – ни дать ни взять индеец-сиу на тропе войны – и, под защитой изгороди, стал прислушиваться и приглядываться.

Ничего. Все окна замка были закрыты, включая даже окна караулки.

– Давайте сюда! Сторожа нет! – вполголоса повелел я арьергарду, ожидавшему моих приказаний.

– Так оно и есть! – подтвердил, подойдя, отец, окинув взором фасад замка.

– Да почем ты знаешь? – спросила мать.

– Но ведь это вполне естественно, что сторож иногда уходит из замка! Он же тут один: наверняка пошел за покупками!

– А меня как раз беспокоит то, что все окна закрыты. Он, может быть, спрятался за ставнями и следит за нами оттуда через дырочку.