Александра Николаенко - Небесный почтальон Федя Булкин

– В этом направлении, Федя, шесть раз на листике семь к семи прибавь или семь раз шесть к шести, вот и все варианты.

– На тогда тебе листик, бабушка, садись, не отвлекайся, не торопись, считай внимательно, какой из вариантов твоих ближе к истине…

Кстати, бабушка! Насчет истины…

– Тебе что дороже, истина или спокойствие?

– Истина.

– А мне, например, гораздо дороже спокойствие твое, бабушка.

– Что, Федя, натворил ты опять?

– Ничего такого особенного не натворил я, бабушка…

– Не тяни, Христа ради…

– Я хотел, пока тебя еще не было, показать Мухтару Москварику…

– Господи помилуй! Где, Федя, он?!

– А бог его знает, бабушка… улизнул…

– Куда улизнул он, Федя?

– Говорю же, в Москварику…

Ты сама говорила же, из уборной все в Москварику попадает…

– Занята ты сейчас, да, бабушка?

– Занята.

– Богу молишься?

– Молюсь, Федь.

– И о чем ты молишься, бабушка?

– Чтобы дал на тебя терпения, тебе бы прибавил, Федь, ума-разума…

– У меня тоже, бабушка, крайние к тебе сейчас обстоятельства. Мне один вопрос задать тебе нужно…

– После, Феденька, спросишь.

– Через сколько после мне спросить тебя, бабушка?

– Через полчасика.

– Через полчасика может выйти у нас с тобой, как когда ты в прошлый раз утюг забыла на кофточке и молиться ушла, вон и дымом – чувствуешь? – с кухни уже, как тогда, потянуло…

– Неужели кастрюлю не выключила опять я, господи?!

– Не в кастрюле в этот раз дело, бабушка, не волнуйся! Дело хуже гораздо…

– Федя, что?!

– Видишь ли… я Царь-Зайца тут решил постирать, пока ты занята.

И вот в чем вопрос мой, бабушка: сколько, думаешь ты, своим горьким с пирогами опытом мне его еще в духовке держать, чтобы не был внутри он сырой, но и сверху совсем не обуглился?

Бабушка…

– Сколько, бабушка, как ты думаешь, уже людей до нас с тобой – хоть примерно – насмерть умерло, тысяч десять?

– Больше, Федя, конечно.

– Тысяч сто или двести?

– Больше много раз, в миллионы.

– Вот и я так, бабушка, думаю, что об этих примерно суммах у нас с тобой разговор зашел. Да уж… многовато…

Все понятно мне лично с этим. Раз и навсегда, окончательно. Как я только раньше не догадался, как не додумался?! Значит, и я умру обязательно. Ни туда ни сюда не денусь от этой статистики. Ох не нравится мне эта история, ох не нравится…

– Вот когда, например, убивают, бабушка, человека по телевизору, в детективе…

– Ну и что же?

– А то же, бабушка! То же! Что сразу мисс Марпл или Шурик со Знаменским ищут в фильме, кому это выгодно, кто убийца, бабушка! Преступника ищут!

А когда сам умираешь, бабушка, не от яда и не от пули, как в телевизоре, это чьих же рук тогда, бабушка, дело?! Это кто же заинтересован так в смерти человеческой, бабушка? Кто виноват? Что же делать?

– Спи давай, Чернышевский.

Бабушка…

– Это что же выходит, бабушка, с самого начала всё знала ты?

– Что всё, Федя?

– Что ты умрешь?! Это что же выходит, бабушка, каждый знает? Каждый к смерти приговорен?

– Говорила я тебе, Федя, лучше мультики посмотри…

– Сама теперь смотри, бабушка, свои мультики!

Не могу в себе что-то я. Нету места…

– Вот умрешь ты, бабушка, и увидишь, что нет Его…

– Как же Федя так: умру и увижу?

– А не знаю как, бабушка… только так!

Умираешь, да и все! Навсегда! Никаких тебе потом, понимаешь?!

Каждый так живет, бабушка! Просто так живет, пожил – умер!

И города нет Небесного!

Нет геологов, нет строителей! Поняла?!

Мама с папой мои не уехали, просто умерли они! НАВСЕГДА!

Никогда теперь я их не увижу!!!

Никогда-никогда не увижу их больше, бабушка! Поняла?!

Ты врала мне, врала! Врала! И умру когда даже, папу с мамой моих не увижу! Вот и ты умрешь если, бабушка, и тебя насовсем не увижу!

И не будет больше ничего, никого, никогда! Понимаешь, бабушка?! Слышала?!

– Слышала…

– Ну так сделай, бабушка, что-нибудь, чтобы было!

– Бессмертный, значит, говоришь ты, Бог, бабушка?

– Бессмертный, Федя.

– Это хорошо, бабушка… хорошо. Только обидно немного…

– За кого тебе, Федь, обидно?

– В целом и в частности, бабушка, за человечество…

Так долго, говоришь, будет править он нами еще, да, бабушка?

– Всегда будет. Только не правит нами, Федя, он, направляет.

– Ясно… ясно. А переизбрать никак его уже нельзя?

– Что за ерунда тебе в голову, Федя, лезет?!

– Ничего, пусть лезет себе, мне не тесно…

Был Горыныч, значит, Змий о трех головах, все три с плеч долой оттяпал ему мечом Илья Муромец. Был бессмертный Кощей, и на того управу нашли…

– Это ты к чему сейчас, Федя?

– Это так я, бабушка, ни к чему… слово к слову в гости зашло, поздороваться…

Только…

– Вот что я скажу тебе все-таки, бабушка, о справедливости…

– Что ты скажешь мне о справедливости, Федя?

– А то о справедливости, что бессмертным должен был Бог сделать, бабушка, человека! Почему не сделал бессмертным человека Бог? Побоялся?!

И не ждал я ответа от бабушки. Потому что на правду возразить нечего! Побоялся сделать Бог человека бессмертного, потому что, сделай он бессмертного человека, не осталось бы тогда у него перед человеком ни единого преимущества!

– …Человек, Федь, бессмертен в детях своих, во внучкáх, вот как ты у меня…

Это думает бабушка во мне молекулой родственной сохраниться, просочиться в правнуков – вроде как кусок бабушки в мне заложен. И через сто лет, наверное, рассчитывает она, когда в лужу полезу я, из меня мне опять: ФЕДЯ, В ЛУЖУ НЕ ЛЕЗЬ! НОГИ ВЫМОЧИШЬ, ПРОСТУДИШЬСЯ! ЗАБОЛЕЕШЬ!!!

– …и в делах бессмертен, Федь, человек, доброй памятью…

– И злопамятью, бабушка, живуч человек…

Например, был Гитлером, так Гитлером навсегда и останешься, и в живых, и в мертвых, и в вечности. В бесконечности! Здорово! То есть страшно…

Хорошее наказание! По заслугам. Был фюрером, фашистом, убийцей, мучителем, злодеятелем, истязателем человечества… и уже не исправишься никогда…

А если был ты при жизни Колумбом, Магелланом, Гагариным, Менделеевым, Пушкиным, Бонч-Бруевичем – вечно будешь для человечества Магелланом, Колумбом, Гагариным, Бонч-Бруевичем! Менделеевым – навсегда! Вот тебе и бессмертие…

Ладно уж… что уж тут… справедливо… хоть какое-то облегчение…

Только…

Радость какая тебе в этом бессмертии, если ты уже умер?!

– Нужен я тебе, бабушка?

– Нужен, Федя.

– А если бы тебе, бабушка, бессмертной взамен меня предложили бы быть, ты бы что выбрала, бессмертие или меня?

– Тебя, Федя.

– Всего, значит, на свете дороже я тебе, бабушка?