Дарья Сойфер - На грани серьёзного

– Я даже не могу произнести это вслух. Се… Не могу, видишь? – Она потерла виски. – В смысле, ты приедешь, мы разденемся… И все, мне уже хочется сбежать. Тебе легко, ты хоть помнишь, как оно.

– Хочешь сказать, у тебя так давно ничего не было, что ты забыла матчасть? – он вскинул бровь. – Смотри. Есть пестики, есть тычинки…

– Да ну тебя! – Кира фыркнула и легонько ткнула его в плечо: ему сильно повезло, что он был за рулем. – В Юрмале ты был трезвый, а не я. А мне, считай, все заново.

– Я настолько тебе противен? – с неожиданной серьезностью спросил Эрик. – У тебя вид осужденного на электрический стул.

– Я не знаю. Это же ты! И я!

– И все же я не дам тебе напиться. Если тебе настолько отвратительна эта мысль, давай лучше откажемся от нее. Давай я помогу тебе оплатить донора. Ты будешь свободна и от меня, и от моих родителей. От всех обязанностей. Ты этого хочешь?

Она не знала, что ответить. С одной стороны, она изначально шла именно к этому. С другой… Что-то ей подсказывало, что, если сейчас она скажет «да», между ней и Эриком все рухнет. Это была уже не дружба, еще не любовь. А что-то мягкое, неоформленное и страшно хрупкое. Она привыкла думать, что у нее будет ребенок Саакяна. И это, как ни странно, грело ее. Как будто ей предстояло прыгнуть с десятиметровой вышки в ледяную, темную неизвестность. И пока Эрик держал ее за руку, пока он собирался прыгнуть вместе с ней, она не так боялась сделать шаг.

Она молчала, снова и снова прокручивая свои страхи и сомнения, и в какой-то момент осознала, что пауза была слишком долгой. К ее ужасу, это понял и Эрик.

– Можешь не отвечать, – холодно сказал он. – Если честно, я никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным.

Он резко припарковался у ее подъезда, отчего Кира дернулась вперед. Тихо щелкнул ручник.

– Я не хочу тебя обижать! – робко начала она, но Эрик мотнул головой.

– Давай без этого. Я не маленький, меня жалеть не надо, – он отстегнул ремень безопасности и всем корпусом развернулся к ней. – Просто выслушай. Ты постоянно заставляешь меня чувствовать и делать то, чего я не хочу. Я… Я понятия не имею, как это объяснить, ясно? Я на грани того, чтобы пойти к психоаналитику, хотя считаю их всех шарлатанами. Просто еще чуть-чуть, и у меня откажет мозг. Как это у вас говорят? Ошибка сто четыре… Или вроде того. Короче. Я сам виноват. С самого начала виноват только я.

– В чем?! Послушай…

– Не перебивай, Кир! Я хотел сделать все… Ну если не правильно, то просто чтобы всем было хорошо. Тебе в первую очередь. Видимо, я что-то где-то упустил. Пусть будет так: мое предложение в силе. Но… Ну, мне бы лучше побыть одному сейчас, окей? Делай, что знаешь. Когда твоя плодовитость будет в силе… Овуляция, полнолуние… Черт вас, баб, разберет. Ты знаешь, где меня найти. Дома ты у меня была год назад на вечеринке, думаю, как-нибудь вспомнишь. Просто позвони и скажи: «Саакян, доставай тяжелую артиллерию».

Кира понимала, что сейчас речь идет о чувствах ее друга. Знала, что он открывает перед ней душу. Но ничего не могла с собой поделать. Фыркнула сначала тихонько. Потом громче. И наконец разразилась неуместным приступом хохота.

– Прости… – выдавила она сквозь слезы.

– Ты чего? – Эрик был напрочь обескуражен.

– Я… Прости… Но… – она икнула и умоляюще подняла брови. – С чего ты решил, что у тебя тяжелая артиллерия?

Это было явным перебором. Она могла сколько угодно шутить про белорусские банкоматы, про его работу, манеру одеваться и водить машину. Но ни один мужчина не простит шуток над своей артиллерией.

– Вылезай, – мрачно сказал он, отстегнув ее ремень безопасности.

– Ну прости… Это само собой…

– Лучше иди, женщина.

– Но Эрик!.. Правда, прости! Пойдем, посидим, выпьем… – она потянулась к нему, заискивающе распахнув глаза.

– Я предупреждал.

Он взял ее лицо в руки, приблизился почти нос к носу. Смех застыл у нее в горле, дурашливое настроение испарилось. Никогда еще Эрик не смотрел на нее вот так. По-мужски. Серьезно.

– Я… – открыла она рот, но договорить ей Саакян не дал.

Он впился в ее губы с напором, со смесью страсти и обиды. Это был не тот офисный поцелуй, чтобы развлечь публику. Настоящий, резкий, пугающий. Он держал ее затылок, запустив пальцы в волосы и не давая отстраниться. Он будто клеймил ее, как несмышленого теленка. Ставил свою метку. Не давал – брал.

У Киры стали ватными ноги, безжизненно опустились руки. Она до этого самого момента не представляла, что внутри Эрика кроются такие эмоции. Ее потряхивало, на глазах выступили слезы. Не от боли или страха, а от новых, непонятных ей самой ощущений. Страшили не столько чувства, сколько их масштаб. Все разом обрушилось на нее: запахи, привкус горького шоколада, теплая сила его пальцев и губ. Она не знала, как долго длился этот поцелуй. Не сопротивлялась, но и не отвечала. Просто замерла, понимая: если сердце будет стучать еще хоть чуточку быстрее, ее отсюда заберут коронеры.

– Иди, – выдохнул он, прекратив терзать ее.

Губы распухли и как будто даже пульсировали. Она закусила нижнюю, не в силах справиться с дрожью.

– Ты что?… – вяло начала она.

– Иди домой.

И ей хватило чувства самосохранения, чтобы послушаться. Она честно старалась идти ровной походкой, не шатаясь, не сбиваясь с маршрута. И не оглядываясь. Народное вече у подъезда даже прекратило свои дебаты, вперив в одиночку из тридцать пятой квартиры свои жадные до пикантностей взгляды. Сегодня Кира как никогда чувствовала себя представителем древнейшей профессии после долгой рабочей смены. Она с трудом смогла кивнуть бабулькам и то, не в полной мере контролируя движения тела.

Чудом доползла до дома и ничком плюхнулась на кровать. Мир рушился. Работа, на которой она планировала трудиться до пенсии, подвисла на волоске. Эрик, которого она считала другом, вдруг вывалил на нее… И ведь правда, тяжелую артиллерию. По-другому не скажешь.

Будь ты проклят, Саакян! Возможно, она даже произнесла это вслух. Будь ты проклят, наглый, самоуверенный армянин! Зачем ты сделал это? Именно сейчас, когда она взялась ломать себе карьеру! Неужели нельзя было хоть что-то оставить незыблемым и вечным, как бюст Ленина в их нижегородском доме культуры? Как все это понимать?!

Кира ломанулась в ванную, умылась трижды. И горячей, и ледяной водой. И все равно до сих пор чувствовала его вкус. И что самое дикое во всей этой истории, этот вкус не был ей неприятен. Эрик словно вытянул из нее всю взлелеянную за долгие годы независимость. Оставил ни с чем. Одну на руинах. Что это было? Влюбленность? Желание? Месть? Вот ведь поганец, ему бы в покер играть с такой-то скрытностью! Как снег на голову!

И Кира разозлилась. Утвердилась в решении накатать самый феминистский из своих монологов. Уделать всех: Расулову с ее боязнью конкуренции. Эрика с его самомнением. Локоткова с его угрозами. Съемки были назначены на понедельник, а уж за четыре дня можно было добавить такой остроты в номер про гинеколога, что как бы кто не обрезался.