Эдвард Сент-Обин - Патрик Мелроуз. Книга 2 [Молоко матери. Подводя итог]

– Ну, чем мы сегодня занимались?

Как она и надеялась, Томас прекратил прыгать.

– Кролик Питер слопал мой виноград!

– Да ты что! – потрясенно воскликнула Мэри.

– И мистер Макгрегор будет очень зол на Шеймуса.

– Почему на Шеймуса? Виноград же слопал Кролик Питер.

– Нет, мама, его съел Шеймус.

Так-так… Выходит, Томас «считывал» вовсе не «атмосферу безопасности», которую Шеймус якобы создал в «Сен-Назере». Ребенок почуял, чем тут пахнет на самом деле – воровством. Раз Шеймус не стал церемониться с Элинор, столь звонко ударившей в его колокольчик процветания, то зачем соблюдать ее договоренности с поверженными соперниками? В своем воображении Шеймус до сих пор соревновался с братьями и сестрами, место которых в этом древнейшем состязании заняли Патрик и Мэри, впрочем не прошедшие такой суровой подготовки, как он. Что толку от старухи, не способной даже купить ему камеру сенсорной депривации? И что толку от ее отпрысков, весь август занимающих помещения фонда?

– Но я не понимаю! – сказал Роберт, глядя, как Мэри собирает вещи. – Почему мы уезжаем?

– Ты знаешь почему.

Он сидел на краешке кровати, ссутулившись и засунув руки под бедра. Будь у нее время, она бы села рядом с сыном, обняла бы его и дала выплакаться, но времени не было: пока Томас спит, надо собирать чемоданы.

Сама Мэри не спала уже двое суток, страдая в равной степени от чувства утраты и желания поскорей уехать. Дома, картины, деревья, зубы Элинор, детство Патрика и каникулы детей – все это ее изможденный разум сгреб в одну кучу, словно мусор и обломки зданий после потопа. Вот уже семь лет она наблюдала, как Патрик, словно веревку, по дюйму вытаскивает из себя свое детство. Теперь ей хотелось убраться отсюда к чертовой матери. Со старшим сыном она опоздала: он уже перенял отцовскую боль ущемленного ребенка, а вот Томаса еще можно было вытащить из этой драмы о лишении наследства. В семье намечался раскол, и восстановить единство они смогут только в том случае, если уедут.

Патрик поехал прощаться с Элинор. Мэри взяла с него обещание не произносить злых прощальных речей – ведь это может быть его последняя встреча с матерью. Если его предупредят заранее, он, конечно, прилетит подержать ее за руку перед смертью, но будем реалистами – вряд ли они всей семьей поселятся в «Гранд-отель де Бен», чтобы постоять у ее смертного одра в доме престарелых. Мэри вынуждена была признать, что с нетерпением ждет окончательного ухода Элинор из их жизни.

– А если мы убьем Шеймуса, дом достанется нам? – спросил Роберт.

– Нет, его унаследует следующий директор фонда.

– Так нечестно! Хотя… следующим директором могу стать я. Да! Я гений!

– Но тогда тебе придется управлять фондом.

– А, ну да, – сник Роберт. – Ну, может, Шеймус еще одумается. – Он заговорил с ирландским акцентом: – Не знаю, что на меня нашло, Мэри! Зачем я только пытался отнять дом у вас и ваших малышей? Но я одумался и хочу, чтобы вы знали: даже если вы сумеете простить меня за страдания, которые я вам причинил, сам я никогда себя не прощу! – Он разрыдался.

Мэри чувствовала, что этим наигранным слезам недалеко до настоящих. Впервые с тех пор, как родился младший, она была гораздо нужнее Роберту, чем Томасу. У него обнаружился спасительный дар: ему куда интересней было играть с происходящим, чем тратить время на попытки его контролировать. Несколько дней назад врожденная игривость Роберта уступила место тревоге, тоске и сожалениям, но сейчас она явно возвращалась. Для Мэри было загадкой, как ему удается сооружать пародии из подслушанных разговоров. В последнее время он буквально помешался на Шеймусе – и неудивительно. Мэри сумела лишь выдавить из себя сочувственную улыбку и убрала в чемодан его плавки, которые достала меньше недели назад. Все произошло так быстро. В день приезда Патрика и Роберта они нашли записку с вопросом: нельзя ли освободить «немного места в доме» для Кевина и Анетты? Утром, за завтраком, Шеймус пришел получить ответ.

– Надеюсь, не помешал? – крикнул он от входной двери.

– Нисколько. Ты так любезен, что зашел сам. Кофе?

– Нет, спасибо, Патрик. Я и так в последнее время злоупотребляю кофеином – пишу, знаешь ли.

– Что ж, надеюсь, ты не против, если я немного злоупотреблю кофеином без тебя.

– Чувствуй себя как дома, – улыбнулся Шеймус.

– А, так я твой гость? – накинулся на него Патрик, как спущенная с цепи борзая. – Или, может быть, один месяц в году я тут хозяин, а гостишь ты? Это, знаешь ли, ключевой момент. Тебе прекрасно известно, что мать передала усадьбу фонду при одном условии: в августе здесь живем мы. И мы не обязаны пускать на постой твоих друзей.

– Ну, «условие» – это слишком официально сказано, – ответил Шеймус. – В письменном виде право твоей семьи на бесплатный отпуск нигде не закреплено. Мне искренне жаль, что тебе так трудно принять волю матери. Поэтому я готов мужественно терпеть весь поток негатива с твоей стороны.

– Сейчас речь не о моей неспособности принять волю матери, а о твоей. Давай не будем отвлекаться от темы.

– Одно невозможно без другого.

– Для идиота – пожалуй.

– Зачем переходить на личности? Одно не бывает без другого, потому что в первую очередь мы должны понять, чего именно хочет твоя мама.

– Ежу понятно, чего она хочет. Неясно только, сможешь ли ты принять ту часть ее завещания, которая тебя не устраивает.

– Что ж, я смотрю на все глобальнее, Патрик. Стараюсь подходить к проблеме с холистической точки зрения. Нам следует решить ее вместе – тебе, твоей семье, Кевину с Анеттой и мне. Можно провести обряд, в ходе которого каждый расскажет, какую пользу он приносит нашему сообществу и что надеется извлечь.

– О нет, только не обряд! Что вы так носитесь с этими обрядами, не пойму? Почему нельзя просто поговорить? Когда я подростком жил в твоем коттедже, там было две спальни. Отчего ты не поселишь друзей в свободной комнате?

– Там теперь мой кабинет и офис.

– О, не дай бог, они вторгнутся в твое личное пространство!

Томас слез с маминых рук и начал исследовать комнату. Его тяга к движению делала еще очевиднее тот факт, что все остальные оцепенело стояли на месте. Мэри ничуть не нравился Патрик, застрявший в запоздалом пубертате: категоричный, саркастичный, обиженный на мать, все еще тайком считающий коттедж Шеймуса своей личной берлогой, где он провел десяток полунезависимых летних каникул. Один лишь Томас, которому не предоставили координат для перемещения в этой системе, мог соскользнуть на пол и отпустить разум на все четыре стороны. Видя, как он уходит, Мэри и сама сумела немного абстрагироваться от разыгрывавшейся на ее глазах сцены, хотя она и слышала появление угрожающих ноток в прежде глуповато-добродушном тоне Шеймуса.