Эдвард Сент-Обин - Патрик Мелроуз. Книга 2 [Молоко матери. Подводя итог]

Бедная Элинор, бедная маленькая Элинор, она совсем плоха, она нуждается в помощи и защите. И ведь ничто на самом деле не мешает ему помогать. Патрик был потрясен тем, как простое физическое проявление заботы отмело все аргументы обиженного рассудка. Он наклонился и поцеловал маму в лоб.

Тут вошла медсестра и заметила у него в руках стаканчик.

– Добавили немного «Тикен-апа»? – спросила она.

– Чего-чего?

– «Тикен-ап», вот. – Она постучала по жестяной банке с соответствующим названием. – Загуститель напитков, чтобы легче было глотать.

– По-моему, маме он не нужен. Может, у вас найдется баночка «Умер-апа»?

Медсестра была в шоке, зато Элинор в кои-то веки улыбнулась.

– Мирап… – эхом отозвалась она.

– Что вы, она сегодня так хорошо позавтракала!

– Илой, – выдохнула Элинор.

– Тебя кормили силой? – догадался Патрик.

Она обратила к нему растерянное лицо и выдавила:

– Да.

– Когда вернешься в дом престарелых, можешь снова ничего не есть, – сказал Патрик. – Там ты будешь хозяйкой своей судьбы.

– Да, – с улыбкой прошептала Элинор.

Кажется, впервые за долгое время она успокоилась. И Патрик тоже. Он оградит мать от навязываемого врачами образа жизни, еще более кошмарного, чем тот, который она уже вела. Хоть этому сыновьему делу он может посвятить себя целиком.

Патрик окинул взглядом остальные фотоальбомы тетушки Нэнси – на полках перед ним выстроилось больше сотни томов в красных переплетах, первый был датирован 1919 годом, а последний – 2001-м. На всех остальных полках стояли внушительные кожаные фолианты, а внизу лежали глянцевые альбомы по декораторскому искусству. Даже двери библиотеки (одна вела в коридор, другая – в кабинет, где Нэнси сейчас разговаривала по телефону) были оформлены соответствующе: на полках-обманках, идеально соответствующих по цвету и толщине настоящим полкам, стояли муляжи корешков. Когда обе двери закрывались, человеку, оставшемуся в библиотеке, грозил мощный приступ клаустрофобии. Волна негодования и ностальгии, исходившая от Нэнси и ничуть не ослабевшая за восемь лет, что они не виделись, еще больше убедила Патрика в нежелании существовать в мире прошлого, заточенного в бесчисленных фотоальбомах, – и уж тем более в мире, который мог бы быть, где воображение Нэнси пылало еще свирепей. Патрик не видел смысла читать ей жизнеутверждающие лекции о том, как важно жить настоящим и не просто не цепляться за прошлое, а предпочитать другую его версию, очищенную от обид сорокалетней давности. Остатки былого великолепия манили его не больше, чем гора грязной посуды после семейного обеда. Что-то в нем умерло, и эта смерть была непосредственным образом связана с рождением нежности, которую он испытал, помогая матери пить больничный сок.

Увидев тетю, Патрик вновь поразился тому, какие они с Элинор разные. У одной категорически отсутствовали духовные интересы, у второй – материальные, но коренились оба этих изъяна в обиде на мать и финансовых разочарованиях. Нэнси перенесла чувство обиды на отчима, а Элинор пыталась освободиться от него за счет Патрика – безуспешно, как ему нравилось думать, однако спустя пару часов в компании тетушки он чувствовал себя алкоголиком в завязке, которому на день рожденья подарили коктейльный шейкер.

Высокие чистые окна выходили на просторную лужайку, спускавшуюся к декоративному пруду, через который был перекинут японский деревянный мостик. Патрик увидел, как Томас пытался свеситься через перила моста, но Мэри мягко обратила его внимание на экзотическую водоплавающую птицу, рассекавшую гладкую, как монетка, поверхность воды. А может, придавая глубину японской теме, в пруду жили карпы кои. Или на илистом дне поблескивали самурайские доспехи (недооценивать тетушкино декораторское рвение было опасно). Роберт сидел в маленькой пагоде на берегу пруда и писал что-то в своем дневнике.

Полки, заставленные непригодной для чтения литературной классикой, скрипнули, и в библиотеку вернулась Нэнси.

– Звонил наш богатый кузен, – сообщила она, слегка приободрившись от контакта с деньгами.

– Который?

– Генри. Говорит, на следующей неделе вы едете к нему на остров.

– Ну да, – кивнул Патрик и добавил с американским акцентом: – Мы ведь белая беднота, только и можем надеяться что на гостеприимство нашей американской родни.

– Он спрашивал, хорошо ли ведут себя твои дети. Я сказала, что пока они ничего не разбили. «И давно они у тебя?» – уточнил он. Пару часов назад приехали, говорю. «Ради всякого святого, Нэнси, да разве ж это срок? Завтра жду от тебя подробного отчета!» И я могу его понять, у человека ведь самая богатая коллекция мейсенских статуэток.

– Что ж, после Томаса она перестанет быть самой богатой.

– Не говори так! – воскликнула Нэнси. – Ну вот, я уже нервничаю.

– А я и не знал, что Генри теперь такой важный. Впрочем, мы лет двадцать не виделись – как мило с его стороны было пригласить нас в гости! Подростком он принадлежал к этой известной породе миролюбивых бунтарей. Видно, бунтаря в нем погубили мейсенские статуэтки. Оно и понятно, я бы тоже сдался! Как представлю сияющие орды фарфоровых доярок, что спускаются с холмов и заполоняют долину, а бедному Генри и отмахнуться от них нечем – кроме свернутой в рулончик справки о составе активов.

– У тебя всегда было чересчур богатое воображение, – сказала Нэнси.

– Извини. Я уже три недели не работаю. Речи накапливаются…

– Что ж, твоей старенькой тетушке надо отдохнуть. Мы едем на чай к Уолтеру и Бет, и я хочу быть в форме. Смотри не давай детям бегать босиком по траве – и в лес ни ногой! В этой части Коннектикута свирепствует боррелиоз, клещи нынче просто озверели! Садовник следит, чтобы в саду не было ядовитого плюща, но за лесом ведь не уследишь. Боррелиоз, он же болезнь Лайма, – это сущий кошмар. Он возвращается, а если его не лечить, он может сломать человеку жизнь. В деревне есть один мальчик, бедняга… С ним регулярно случаются припадки и все такое. Бет круглый год пьет антибиотики на всякий случай. Самолечением занялась. Говорит, можно без риска утверждать, что риски – всюду.

– Прекрасный повод для вечной войны, – сказал Патрик. – Tout ce qu’il y a de plus chic [20] Шикарней не бывает (фр.). .

– Что ж, наверное, можно и так сказать…

– Конечно можно, но не обязательно ей в лицо.

– Ни в коем случае! – взвилась Нэнси. – Она моя давняя подруга и к тому же влиятельнейшая из женщин с Парк-авеню. Перечить ей точно не стоит.

– Да мне бы и в голову не пришло, – успокоил ее Патрик.

После того как Нэнси ушла, Патрик подошел к подносу с напитками и, чтобы не пачкать стакан, сделал несколько глотков бурбона прямо из бутылки «Мэйкерс марк». Затем он сел в кресло и стал смотреть в окно. Непроницаемая новоанглийская глубинка выглядела прелестно, но в действительности таила в себе больше опасностей, чем болота Камбоджи. Мэри уже обзавелась несколькими брошюрами о болезни Лайма (названной так в честь коннектикутского городка в нескольких милях отсюда), так что бежать к ней с предупреждением было не обязательно.