Артем Краснов - Блабериды

Я посмотрел вопросительно. Должно быть, Оля хотела, чтобы со стороны мы выглядели как актёры сериала.

— Мне кажется, тебе нужна помощь, — сказал она.

Тёмные глаза считывали мою реакцию. Мне стало не по себе.

— Какого рода помощь? — спросил я.

— Медицинскую.

— Да нет, — рассмеялся я. — Вроде обошлось. Даже нос дышит…

— Я о другом. Тебе нужна… психологическая поддержка.

— Какая поддержка? Родители твои что ли придут? Семейный ужин будем делать?

— Ну не паясничай. Я понимаю, что это непросто признать, но тебе нужна квалифицированная психологическая помощь, понимаешь?

— Не понимаю. Хочешь меня к психоаналитику записать?

— Смотри, — оживилась Оля. — Есть очень хорошее заведение, я уже узнала, мне несколько человек именно его рекомендовали. Это как санаторий прямо в городской черте, на улице Салтыкова. Это очень хорошее заведение, где помогают людям в сложных жизненных ситуациях.

— Это психушка что ли?

— Ну нет, это не психушка, как ты её представляешь. Там никаких смирительных рубашек, никаких сильнодействующих лекарств. Это просто медицинский центр, где работают разные врачи, которые помогают людям очень быстро прийти в себя.

— Ты серьезно сейчас?

Я отдернул руку, выплеснул в раковину остатки какао и принялся мыть чашку.

— Макс, тебе надо самому разобраться. Мне иногда просто страшно…

— От чего? — я развернулся. Брызги из раковины мочили мне спину.

— Ты всё лето носишься с какими-то идеями, то ты ревнуешь, то ты в депрессии, потом публикуешь непонятные статьи, какая-то баба к тебе приезжает, ты сбегаешь в это Филино, исчезаешь по ночам, потом эти ужасные мысли про мёртвого ребёнка… Я знаю, ты творческий человек, может быть, просто у тебя такой период. Почему ты не хочешь проконсультироваться?..

— Я, может, и странно себя веду, но я был прав. Это подтвердилось. Я вообще удивляюсь, как ты можешь такое предлагать. Я выйду оттуда обколотый, невменяемый, со справкой о недееспособности. И что потом? Хочешь развестись со мной?

— Нет! — горячо заверила она. — Но ты меня пугаешь. Ты и себя пугаешь. Ну признай, что происходящее ненормально.

— Но это не повод сразу в психушку.

— Это не психушка. Это центр психологической поддержки. Там многим помогают. Ну это не нормально — иметь воображаемых друзей и делать то, что они тебе советуют.

— Это кого ты имеешь в виду? Братерского что ли? Да его весь город знает.

— Весь город знает. А ты его хоть раз в жизни встречал? Может быть, тебе казалось, что ты его встречал?

— Оля, ты чего? Конечно, я его встречал. Мы хорошие знакомые. Мы в его кабинете на днях сидели с замначальника ФСБ и депутатом этим, Христовым.

— Я в этом сомневаюсь.

Оля вышла из комнаты, оставив меня с горой посуды.

Нет, это она серьезно? Фотографию ей что ли принести? Или показать капсулу с радием, которая так и болталась в кармане моей осенней куртки?

Я долго решался. Пару раз я спускался на кухню пить чай, но на кухне было слишком светло для важных звонков. Я поднимался наверх в спальню, но это была наша с Олей частная территория, которую не стоило тревожить подобными разговорами. В конце концов я забрался на чердак и, сидя в старом кресле, набрал номер Алика.

Он ответил не сразу, а когда ответил, я не узнал его голос. Голос был далёким, словно человек находился в шумном месте или держал трубку очень далеко от головы. Голос был спокойным и вопросительным.

Бывший шеф, похоже, стёр мой телефон. Мне пришлось называть себя.

— Ну ясно, — ответил он, когда понял, кто ему звонит.

— Алик, давай я тебе как есть скажу: мне нужно кое-что передать Алисе. Кое-что о её дяде Халтурине. Ей нужно это знать. Если хочешь, я перешлю тебе письмо, а ты отдашь ей. Там ничего особенного, но она интересовалась…

— Я не знаю, где Алиса, — ответил Алик и сбросил вызов.

Других способов найти Алису я не знал. В соцсетях её не было.

С Братерским мы встретились на центральной площади города, где он с парой чиновников принимал участие в детском рождественском конкурсе. Когда разъехалось телевидение, он набрал мне. Мы встретились у центральной ёлки.

— Моя жена считает, что вас не существует, — сказал я, когда мы шли в тихое место. — Вернее, она считает наши встречи выдуманными мной.

— И вы усомнились в себе?

— Честно? Да. Вы должны снова подарить мне какую-нибудь вещь. Когда она спросит меня в следующий раз, я нащупаю её в кармане и пойму, что не спятил, — рассмеялся я.

Братерский не пошёл за ограду, где можно было спокойно постоять среди елей театрального парка. Он остановился у ледовой стены недалеко от горки высотой с трехэтажный дом. К горке выстроилась очередь, которую затягивало на лестницу, как в жерло мясорубки. Толпа возбужденно кричала.

Братерский заметил мою нервозность.

— Толпы вас по-прежнему раздражают? — спросил он.

— Да, здесь шумно, — ответил я. — Мне теперь больше нравится одиночество.

— Вам ничто не мешает ощущать себя в одиночестве даже посреди толпы. Ведь вы в любом случае ей не принадлежите. Это не моя мысль — Чаудхари.

— Я думал, он агитирует за бегство от мирского.

— Напротив. Ему не близка идея ухода от реальности. Нужно уметь провести черту между собой и остальными, даже между собой и своим телом, собой и своим разумом. Но эта черта не должна быть непроницаемой, — он хлопнул рукой по ледяному забору. — То, что вы узнаёте в одиночестве, иногда полезно возвращать людям.

Горка грохотала и шипела, как загородное шоссе. Девочка лет четырех заливалась слезами — её туда не пускали. Родители других детей переругивались на ступеньках. Шустрые подростки просачивались мимо их ног.

— Когда я увидел в кабинете Скрипку, подумал, что вы меня сдали, — сказал я. — Вы и хотели, чтобы я так думал?

Братерский ответил не сразу. Что-то происходило в его голове. Он ухмыльнулся:

— Это была ваша война. Ваш процесс. Я не хотел портить. Вы и сами справились.

— Разве? Меня беспокоит, что мы так легко отдали образцы. Найденный РИТЭГ — это частность. Я не верю, что Красноглинное было заражено другим таким же РИТЭГом. Там что-то другое. И они это замнут.

— Не замнут, — ответил Братерский. — Проблема в том, что они действительно не знают причины. И у них нет даже версий. Они не замнут: они просто упрутся в тупик и всё останется, как есть.

— Получается, всё зря. Нашли радиоактивную болванку и успокоились.

— Поэтому не бросайте начатое. Они упрутся в тупик, но вы можете продолжать.

— Вы серьезно? Я-то что могу?

— Вы ведь не случайно нашли ту железяку на дне лодки. Вы ведь испытали это состояние.

— Какое состояние?

— Танглибе. Я думаю, вы увидели немало интересного. Правда, избрали достаточно рискованный способ. Вы первый на моей памяти, кто сумел достичь танглибе за счёт болезни.