Ричард Руссо - Эмпайр Фоллз

Кризис веры у художника был вызван предательством друга, который — вы не поверите, сказал он — тоже был священником. Они не виделись лет десять с тех пор, а познакомились в Техасе, где у художника была аспирантура, и оба принимали активное участие в движении «Приют», помогая нелегальным чужакам пересекать границу Соединенных Штатов, обеспечивая их временным прибежищем и в конечном счете поддельными документами, позволявшими устроиться на работу. Беженцы отдавали все свои сбережения «койотам», контрабандистам, переводившим их через границу и бросавшим погибать от голода и жары под техасским солнцем, в пустыне, где их подбирала полиция и водворяла обратно за границу. Немногие счастливчики, проскользнувшие сквозь эту сеть, не требовали ничего, кроме тяжелой грязной работы, которой большинство американских рабочих брезговали, и половину своих скудных заработков они отправляли своим семьям в Гватемалу, Сальвадор, Никарагуа или Мексику.

Обоих активистов регулярно арестовывали, и однажды в тюрьме молодой художник признался священнику, что, будучи геем, в церкви, где отношение к ему подобным становится все враждебнее, он чувствует себя таким же чужаком, вынужденным терпеть незаслуженные обиды, как и те нелегалы, которых выгружают из грузовиков в потемках, предоставляя самим выбираться из техасской пустыни либо погибнуть там. Если для него нет места в католической церкви, куда же ему идти?

Священник постарался, как никто прежде, утешить его душу и разум, сказав, что церковь — это целый мир и, как всякий мир, она огромна и разнообразна. Она привечает всех детей Господних. Верно, находится немало людей, кто поносит то, чего не понимает, из-за них церковь порою кажется тесной и холодной, как тюремная камера. Куда лучше не забывать, с кем сам Христос водил дружбу во время краткого пребывания на земле. Куда лучше быть отверженным здесь, чем на небесах. Однако священник строго напомнил молодому человеку, что Бог требует от него послушания в той же степени, какую предписывает и другим детям своим. В глазах Господних распутство и легкомыслие — тяжкие провинности, независимо от сексуальности.

Защитив диссертацию, молодой профессор с большой неохотой преподавал то в одном захолустном заведении, то в другом, и отцу Марку было ясно, что художник полюбил священника и все эти годы воспоминания о нем были для него драгоценны, по каковой причине телефонный звонок, раздавшийся месяц назад, поверг его в шок. Сердце его затрепетало, когда он узнал голос старого друга, и первой его мыслью было, сколько же священник потратил времени и сил, чтобы отыскать его в забытом богом Фэрхейвене, штат Мэн. Но радость его быстро угасла. Он не сразу понял, что священник позвонил ему с целью объяснить, что тогда, в тюрьме, он дал ему ошибочный в духовном аспекте совет, но в дальнейшем размышления и молитвы заставили его признать: хотя церковь действительно огромна, как мир, что пребывает в ее объятиях, доктрина ее не может быть бесконечно гибкой, допуская, коротко говоря, всё и для всех. В вопросах веры и нравственности не должно быть ни сомнения, ни инакомыслия. Постулаты церкви ясны и недвусмысленны, у истинно верующего нет иного выбора, кроме как видеть проявление воли Господней. Посему долг всех, пораженных заболеванием, искать исцеления.

— Знаете, что в этом самое печальное? — спросил под конец молодой человек. Голос его ослаб от переживаний, казалось, он сейчас разрыдается.

Отец Марк, прислушиваясь к голосу в трубке и бесконечному шарканью стариковских ног отца Тома по коридору, уже догадался о самом печальном.

— Вы думаете, что он тоже гей, я прав?

Хотя в основном «Когда Господь удаляется» сложилась в голове отца Марка, когда он лежал без сна и покоя в нескончаемой ночи, — а отец Том, как он теперь понимал, той же темной ночью ударился в бегство, — об этой проповеди он размышлял с тех пор, как однажды в сентябре Майлз рассказал ему о недельном отпуске, проведенном с матерью на Мартас-Винъярде. Майлзу было тогда девять, а его мать, увязшая, по мнению Майлза, в самом несчастливом браке на свете, закрутила короткий роман с человеком, с которым познакомилась на острове. Отец Марк никогда не видел Грейс Роби, в Эмпайр Фоллз он приехал спустя годы после ее смерти, но, по словам Майлза, после той интрижки она вернулась и к мужу, и в церковь.

Ее история, думалось отцу Марку, не укладывалась в номинацию «старо как мир». Большинство старается блюсти супружескую верность, но мало кто может похвастаться абсолютно незапятнанной репутацией. Но что его зацепило в истории Грейс Роби — во всяком случае, в изложении ее сына, — то, что, влюбившись, она превратилась совершенно в другую женщину. Впрочем, поведение ее почти не изменилось, но она стала ошеломляюще красивой — настолько, что ее красота поразила даже ее девятилетнего сына, до той поры воспринимавшего ее как нечто само собой разумеющееся — как мать и никогда как женщину. В тот короткий, пронизанный солнцем отрезок времени она была поистине счастлива — возможно, впервые в жизни, — и счастье проявилось в сиянии красоты, заставлявшей каждого встречного мужчину оборачиваться на Грейс.

Может, и не оригинальная, но все же незаурядная история, и отец Марк сам невольно влюбился в Грейс Роби и, что его даже больше смущало, радовался за эту незнакомую ему женщину: ей удалось насладиться счастьем, пусть и мимолетным. То, что она нарушила супружеские обеты и отринула веру, выглядело лишь сопутствующим обстоятельством, не более, возможно, потому, что отец Марк, хорошо зная Макса Роби, считал совместную жизнь с этим человеком тяжким испытанием. Ее безоговорочное возвращение в семью и к вере представлялось куда более значительным фактором, о чем он и сказал Майлзу, признавшемуся, что его всю жизнь мучает вопрос: не стала ли интенсивность кратковременного счастья Грейс главной причиной болезни, прикончившей ее десять лет спустя? «Хочешь сказать, счастье канцерогенно?» — спросил отец Марк, после того как Майлз пояснил, что по возвращении в Эмпайр Фоллз мать так никогда и не стала прежней. Грейс сразу начала терять вес, и бледность не сходила с ее лица, словно она жила в подземелье, а каждую зиму она постоянно болела и едва не умерла, рожая его младшего брата Дэвида. Любопытно, что Майлз еще ребенком пришел к выводу: счастье, а не его утрата погубило Грейс. Еще любопытнее то, что с возрастом он не пересмотрел этот тезис. Может, это и означает быть католиком?

Однако лишь прошлой ночью, когда он лежал без сна, смысл истории Грейс Роби — или один из смыслов — стал окончательно ясен отцу Марку. К тому моменту его собственный личный кризис миновал, оставив священника ослабевшим и успокоившимся, будто у него спал жар.