Яна Жемойтелите - Хороша была Танюша

Она не помнила, как села в Сонь-наволоке в автобус, и обнаружила себя только на вокзальной площади. Она стояла у перехода, неизвестно зачем желая перейти улицу, и так подумала, что если сейчас взять билет и рвануть неизвестно куда, ее хватятся разве что в понедельник на работе, а больше никому и дела не будет до того, что она вдруг исчезла. Наверное, именно это и стоило предпринять, однако накатило известное нежелание вообще что-либо делать, ей не хотелось даже переставлять ноги, но она заставила себя добрести до скамейки, приютившейся под елочкой. Мимо тянулись минуты, слипавшиеся в вязкое неопределенное время, а с высоты грозил ей шпиль вокзала, многозначительный, как указательный палец, и ко всему равнодушный.

Почти стемнело, горели фонари. Танюшке в голову почему-то упорно лезло воспоминание, как они много лет назад провожали Настю на учебу в Ленинград и как мама принесла ей к поезду гренки с сахаром. Настя тогда сморщила нос, а потом однажды призналась, что это одно из самых дорогих событий конца детства и родного захолустья. Потом Танюшке почему-то вспомнилось, как Катя строчила на ножной швейной машинке — давно, когда еще в школе училась, а Танюшка сидела рядом на полу и смотрела, как крутится большое колесо и как ходит ремень. Еще — как они покупали Сергею полосатую рубашку в первом кооперативном ларьке, Танюшку тогда еще поразило, что пуговки на груди и на рукавах разной величины, она долго ахала и восхищалась этими пуговками. Но почему в памяти остается подобная ерунда, а значимые моменты выветриваются? Так ветер уносит за собой мелкий мусор с брусники, разложенной во дворе на покрывале…

На другом конце скамейки кто-то зашевелился, и только теперь Танюшка заметила парня с бутылкой пива, который пытался обратить на себя ее внимание. Когда Танюшка наконец отреагировала, он, запинаясь, слепил:

— Ну чё, красавица, пива хочешь?

— А давай выпью, — безразлично ответила Танюшка.

— Тогда сбегай до ларька, а то у меня на донышке, — и он потряс бутылкой в воздухе.

— Не-а, не пойду. Ноги не идут.

— Денег дай, сам сгоняю.

Танюшка не глядя залезла в кошелек и протянула парню какую-то купюру, он тут же проскользнул мимо и воровато скрылся за елкой. Она решила, что он уже не вернется, однако парень вскоре возник у скамейки с огромной пластиковой бутылью и одноразовыми стаканчиками.

— Правильно, чего мелочиться, — сказал он, протягивая ей стаканчик. — Меня зовут Гера, кстати.

— Гера?

— Гера. В честь космонавта Германа Титова. Слыхала о таком?

— Да.

— Тогда в космос все хотели улететь к едрене фене отсюда. Я дак и сейчас хочу.

— Зачем?

— А достало все. Только позавчера аванс получил, и уже нет его.

— Сам пропил небось.

— Ну да. Пропил. Потому что ни на что другое этих денег не хватит. Зуб даже новый не вставить. Мне на днях выбили в драке. Держи стаканы, я налью. Только крепче держи.

— А руки пока что не дрожат, — при виде откупоренной бутылки Танюшка странно оживилась.

— Ну, давай за знакомство! А ты чего тут сидишь-то, такая красивая?

— А некуда сегодня идти.

— Ну так пошли ко мне, мать как раз в рейсе, она проводница у меня, а я на ночь глядя вышел подышать, гляжу, красивая такая сидит.

Первый глоток пива отдавал блаженством, несмотря на горечь. Танюшка даже зажмурилась и тут же выпила еще. Пиво хорошо ударило в голову, приглушив самую острую боль, шпиль вокзала качнулся, и неожиданно она обнаружила, что ей очень легко разговаривать с этим Герой, по крайней мере можно быть собой, матрешкой, вахлачкой и как там еще в сердцах называл ее Сергей.

— Жена еще в прошлом году ушла, — сказал Гера. — Говорит, руки у меня из жопы растут, поэтому и заработать не могу прилично. Нашла себе какого-то дальнобойщика, а у него в каждом городе на трассе наверняка еще по такой же бабе.

— Скучаешь? — Танюшка пыталась поймать глазами и зафиксировать шатавшийся шпиль, но это не удавалось.

— Не знаю… Поначалу сильно обидно было. Я к ней вроде бы прикипел, притерся. Конфет покупал с каждой получки, чтобы знала, что я ее люблю. А ей, оказывается, новая шапка нужна была. Норковая. А это половина моей зарплаты. А жить потом на что?

— Налей-ка мне еще.

— Дак, может, ко мне пойдем? Тут недалеко. У меня сало есть, вот такой шмат! На прошлой неделе у хохла одного купил.

Танюшка подумала, что ей совершенно все равно, куда идти, лишь бы заглушить эту рвущую, саднящую пустоту внутри, от которой хотелось выть на луну или даже на белесый шар фонаря, выкатившийся на небо в просвете елей. Она еще раз взглянула на шпиль. Теперь он торчал упруго, грубо, зримо, как штык.

— А пошли!

В подъезде разило мочой.

Герина квартирка на первом этаже больше походила на подвал со слепыми окошками, кое-как обставленный мебелью конца семидесятых. Стол на кухне прикрывала порезанная вдоль и поперек клеенка, на которой еще видны были фигурки волка и зайца из «Ну, погоди!». Последнее обстоятельство очень нехорошо отдалось внутри. Может быть, потому, что в детстве ни одна девочка не мечтает пить пиво в компании едва знакомого Геры, да и вряд ли сам Гера мечтал стать пьяницей, когда вырастет, и те люди, которые выпускали эту клеенку, никак не думали, что на ней будут грубо кромсать сало в качестве закуски к жбану «Клинского»…

— Ты кем хотел в детстве стать? — спросила Танюшка.

— Да космонавтом же, ё… — Гера кромсал сало огромным ножом, который подспудно навевал мысли об смертоубийстве.

— А, ну да. А я артисткой, — сказала Танюшка, чтобы стряхнуть морок. — Или манекенщицей на худой конец. И в результате работаю знаешь где?

— Где ты работаешь?

— В этом… овощехранилище. Ну, на Заводской.

— Я там однажды подрядился лук перебирать. Знаешь, что самое противное в жизни?

— Что?

— Это скользкий гнилой лук. А хорошо, видать, тебе там платят.

— С чего ты взял? — Танюшка слегка поморщилась при воспоминании о гнилом луке. Когда-то его лежали целые горы возле старого овощехранилища.

— Ну ты вся из себя такая.

Он потянулся к ней через стол обеими руками, не больно-то чистыми, как смогла заметить Танюшка и еще подумала, как же он такими руками резал сало.

— Ты только давай не кочевряжься, — сказал Гера, когда она едва заметно отшатнулась. — А то я не понимаю, чего девки на вокзале сидят нога на ногу.

— На вокзале девки за деньги себя предлагают, — сказала Танюшка, — а не наоборот.

Ее не покидало ощущение гнилого лука.

— Ну нет у меня денег, я же сразу сказал.

— А тогда катись-ка ты колбаской! — Танюшке вдруг захотелось съездить Гере по роже, но она только ударила его по руке.

— Э, ты чего?

— Ничего. Где туалет? Тошнит меня, понял? — она вскочила и метнулась в санузел, дверь которого выходила в крошечный коридорчик, заваленный всяким хламом.