Тэд Хеллер - Офисные крысы

— Марк Ларкин сказал мне, что ты больше не хочешь работать со мной, что ты говорил, будто я никогда ничего не напишу и, мол, я — ненужный балласт. По его словам, что он здесь ни при чем.

Когда Нолан в ярости, его акцент южанина прорывается еще сильней… Он из Чапел-Хилла, Северная Каролина, но сейчас говорит как дегенерат из трущоб в «Избавлении».

— Это неправда, — втолковываю я ему. — Он лжет. Разве тебе это не ясно?

Нолан отнимает руки от ворота моей рубашки и складывает их на груди с таким видом, что мне остается только надеяться, что Бетси Батлер, находящаяся ближе всех на этаже к посту полицейского, успеет позвать его.

— Думаю, это ты лжешь, — говорит Нолан. — Я думаю, что ты брешешь, гребаный сукин сын, ублюдок.

С некоторыми вещами, конечно, не поспоришь, но в данном случае он не совсем прав.

Он убегает сломя голову, я полагаю, к своему рабочему столу, чтобы очистить его, или к Марку Ларкину, чтобы выбить из него правду.

Я поднимаю трубку и набираю номер рабочего телефона Оливера Осборна.

— Олли, сделай мне одолжение, — шепчу я, — Нолан только что получил «секир-башка».

— Да, я знаю. Повсюду только об этом и говорят.

— Принеси мне свое пальто. Принеси его к факсу возле «Черной дыры».

— Там что, так холодно?

— Нет, холодно снаружи, а я хочу убраться отсюда поскорее.

— Прямо сейчас?

— Олли, не спрашивай… Просто принеси.

— Зачем? Тебе надоело твое пальто?

— Бегом!

Я подхожу к большому окну и выглядываю наружу. Внизу вижу «Крукшэнкс», кофейню, крыши такси и автобусов, людей, шагающих длинными, извивающимися цепочками. По тени я вижу, что кто-то приближается ко мне сзади. Тень…

— Слава богу, Олли, — говорю я, поворачиваясь… чтобы увидеть кулак, летящий мне прямо в лицо.

Падая, как подкошенный, на пол, я начинаю терять сознание и вижу, как потолок, факс и оконный свет кружатся вокруг и улетают куда-то.

— Вот мое пальто, Зэки. Я в самом деле не понимаю, чем тебе не нравится твой плащ, — слышу я приближающийся британский акцент. — О, боже!

— Ты, гребаный сын гребаной суки, ублюдочный педераст!

Из всего этого я выхожу со сломанным носом, двумя днями отгула по больничному и пятьюдесятью капсулами обезболивающего. Я должен в течение трех дней носить маску, наподобие той, что была у Ганнибала Лектора. И моя дорогая мать навестила меня дома и принесла бутерброды с салями и упаковку газированной воды со вкусом черешни «Доктор Браун».

Лежа дома в дурмане от лекарства, просыпаясь в тумане и снова проваливаясь в сон, я понял, что из всего этого стоит извлечь урок. Точно так же, как извлек его для себя Вилли, когда Нэнси Уиллис пырнула ножницами Родди Гриссома, а Валери Морган получила повышение.

Марк Ларкин наврал Нолану Томлину.

Нолан Томлин поверил ему.

Нолан Томлин избил меня.

Это было такое простое и экономичное решение, почти изящное, как формула из трех букв, раскрывающая загадку сотворения Вселенной.

Берете слегка неуравновешенного человека — «глюканутый» компьютер — и скармливаете ему неверную информацию. Что-нибудь обязательно произойдет: либо человек начнет кусаться, либо компьютер взорвется.

Это очень забавно.

— Ну, ты как, в порядке? — спрашивает меня Вилли.

Он звонит мне каждые два часа с работы, может быть, потому, что волнуется за меня, а может быть, потому, что ему скучно.

— Да все нормально.

— Сохрани несколько обезболивающих для общения со мной, чувак.

— Хорошо, только без начинки. — Он может их принять все сразу.

Он сообщает мне, что место Нолана еще никому не предложили. Он упоминает какого-то парня по имени Джон или Чад Барсад, и, когда я, все еще находящийся в опиумном угаре, спрашиваю его о реальности существования такого парня, Вилли кажется мне настроенным скептически.

— Ты знаешь, — говорю я, — Марк Ларкин сказал, что ты не справился бы с обязанностями Нолана Томлина.

— Он так сказал?

— Да. Я порекомендовал тебя для этой работы, но он ответил, что не думает, что ты потянешь.

— Вот говнюк. Я просто обязан сделать его!

Теперь, когда он думает, что Марк Ларкин считает его негодным для этой работы, он будет по-настоящему стремиться получить ее.

Напоследок Вилли говорит:

— Мне следовало бы заколоть пидора.

Хочется посоветовать ему воспользоваться ножом для вскрытия конвертов, но вместо этого я говорю ему «до свидания».

Забавно.

По-моему, именно в тот день я перестал принимать обезболивающее. У меня осталось около сорока капсул, и я положил их в аптечку. Однажды они могут сильно пригодиться.

Айви навещает меня как-то раз, и она похожа на ангела — такая добрая и заботливая, — за дымкой наркотического тумана я с трудом могу ее разглядеть и поэтому опасаюсь, что всего лишь представляю себе ее такой. Она присаживается на край постели, положив на нее одну ногу, а вторую оставив на полу, и шутит, что, возможно, из-за сломанного носа я стану симпатичнее. Я притворяюсь, что мне хуже, чем есть на самом деле… почему бы не выжать из данной ситуации как можно больше больничных и сочувствия?

Она рассказывает, что Бетси Батлер сообщила ей о новой вакансии редакционного сотрудника и что у нее есть шанс занять ее. Она закончила статью о «Невро Евро-Ахинее», которую выпустят в апрельском или майском номере. Я протягиваю к ней руку, но минутой позже осознаю, что она не держит ее.

Я должен кое в чем признаться: в тот день, когда я прошел сквозь ад, пытаясь дозвониться до Айви, я звонил и Лесли Ашер-Соумс.

— Ты хочешь встретиться и выпить чего-нибудь? — спрашивает меня Лесли.

— Завтра вечером?

— А как насчет того, чтобы через двадцать минут? — хихикает она, и кровь приливает к низу живота.

Возможно, она не такая уж холодная треска, думаю я и отвечаю:

— Сейчас буду.

Когда я приехал, то был застигнут врасплох, увидев там еще шестерых: двух мужчин и четырех женщин.

— Это мои друзья, — говорит Лесли, открывая мне дверь. (Это было похоже на вечеринку-сюрприз, за исключением того, что мне эти люди были не знакомы и это не был мой день рождения.) — А это — Захарий Пост.

— Всем привет, — говорю я, скорчив такую улыбку, словно объелся дерьма.

Если Айви не поднимет эту тему, то я тоже не буду вспоминать об этом. Мы просто забудем об этом или постараемся изо всех сил сделать вид, будто забыли.

Но на меня наводит ужас мысль, что однажды посреди рабочего дня она подойдет к моему столу, даст знак следовать за ней и на лестнице «А» поставит вопрос ребром: «Либо она, либо я».

Но бывают и такие времена — мужчины есть мужчины, как ни крути, они остаются свиньями, — когда я думаю: «Гм, эй, подожди… может быть, в моей жизни хватит места для них двоих! Может быть, у меня получится не попасться. У Лесли есть колли, так что с ней я могу встречаться не всегда, а у меня пусть останется Айви, которой отчаянно добивается ангельская, лучшая частица моей натуры. Может быть, у меня получится вытянуть этот „капитанский рай“».