Вячеслав Ставецкий - Повести

И тогда фон Зиммель понял: ракетой должен управлять человек. Только человек сможет точно направить «Фау» на цель и осуществить задачу по устрашению Запада. О пилоте зрители ничего не узнают и, убежденные, что ракета сама поразила цель, донесут до своих правительств нужную Германии весть. Инженер нисколько не сомневался, что позднее он все–таки добьется корректного самонаведения «Фау», так что для ударов по вражеским городам победоносному фатерланду уже не потребуется человек, но тогда, за несколько недель до эпохального запуска, времени на доработку уже не оставалось. Получив согласие военного руководства, фон Зиммель решил идти именно эти путем.

Решение было найдено, но и в нем крылись свои недостатки. Так, в Германии, бесспорно, нашлось бы множество храбрецов, готовых рискнуть ради фюрера жизнью, но нельзя было поручиться, что даже самый хладнокровный из них, зная о подлинной цели запуска, в решающий момент не дрогнет и не погубит дело. Следовательно, все нужно было обставить так, чтобы пилот до последней минуты не догадывался об этой цели. В качестве легенды фон Зиммель выбрал космос: мечта о полете к звездам, растиражированная фантастами всех мастей, давно витала в воздухе, туда же, в межгалактические пущи, как бы указывала своим острием нацеленная в небо «Фау». Оставалось лишь найти кандидата, способного в достаточной мере проникнуться этой мечтой. Им и стал Кемпке.

Встреча с этим парнем явилась для фон Зиммеля большой удачей. Случайно оказавшись тогда на летной базе люфтваффе в Тирольских Альпах и став свидетелем того, как Кемпке в нарушение приказа начальства выделывает над заснеженными вершинами фигуры высшего пилотажа, инженер понял: этот мечтатель — именно тот, кто ему нужен. Только пилот, способный на такое возвышенное безрассудство, мог по–настоящему загореться идеей космоса и, не колеблясь, навести «Фау» на цель, когда настанет час явить миру новое оружие Рейха. За выполнение опасного и совершенно неоправданного виража, приведшего к аварии самолета, виновного хотели отстранить от службы, но фон Зиммель попросил отдать Кемпке ему.

Более тесное знакомство с кандидатом подтвердило правильность его выбора. Кемпке принадлежал к тому почти исчезнувшему типу идеалистов, которым стоит только показать пару ветряных мельниц, чтобы они тут же бросились совершать подвиги на благо всего человечества. Узнай этот фантазер об истинной цели полета, он наверняка с негодованием отказался бы — уж больно предан был своим рыцарским идеалам, но космос захватил его без остатка, с той почти мистической силой, с какой, должно быть, некогда завораживала кроманьонца полыхающая в небе гроза. Казалось, эта легенда создана специально для Кемпке: с такой страстью он ей отдался, с таким прилежанием вникал во все тонкости преподнесенного ему вымысла. Другого такого олуха, такого сказочного дурака не нашлось бы во всей Германии, и фон Зиммель гордился своей находкой, как энтомолог гордится открытой им новой разновидностью жука. Его дублер, Шмунде, еще один непроходимый идиот, но уже другого рода, взятый в команду лишь на крайний случай, был Кемпке не чета. Каждый вечер этот сластолюбивый дурак проводил время, размягчая, увлажняя фройляйн Китцель, смазливую телефонисточку из Мариенкирхе, вместо того чтобы под стать своему бравому напарнику закалять тело и дух во славу отечества. Нет, это ракообразное, этот моллюск не был достоин того, чтобы быть принесенным в жертву тысячелетнему Рейху. Кемпке был достоин.

Созданная инженером всего за две недели, кабина пилота «Фау» искусно имитировала кабину космического корабля. Каждая кнопка, каждый рычаг здесь имели вовсе не то назначение, что было предъявлено доверчивому «астронавту». Фон Зиммель гордился этой кабиной. Часто, блуждая по космодрому, инженер, кряхтя, забирался туда и подолгу сидел, любовно проводя рукой по кнопкам, вслушиваясь в уютное потрескивание включенной бортовой радиостанции, радуясь тому, как он все ладно устроил (особенно вот этот красный рычажок. Ах ты мой маленький!). Прямо над кабиной, в носовой части, помещалась «капсула смерти», восемьсот килограммов чистейшего аммотола, будущее громогласное «бум!» саксонского спектакля. Система управления была устроена таким образом, чтобы каждое действие, выполняемое пилотом, последовательно наводило ракету на цель. На десятой секунде полета Кемпке, в соответствии с инструкцией, нажмет кнопку отделения первой ступени, и ракета примет уклон в шестьдесят градусов. Сороковая секунда полета — команда на отделение второй ступени — и «Фау» четко ляжет на курс. Еще через минуту Кемпке повернет рычаг сброса головного обтекателя, и ракета, покрыв три четверти расстояния до полигона в Саксонии, начнет снижение. Только тут, по резкой смене вертикального курса на горизонтальный, Кемпке почует неладное и нажмет кнопку экстренной связи с землей. Именно это действие придаст ракете нужный угол падения, после чего ее встреча с целью будет уже необратима. За десять секунд до контакта с землей кабина с горе–астронавтом будет автоматически катапультирована, выбросит парашют и начнет снижение в нескольких километрах к западу от полигона, а «Фау», ослепив зрителей огненной вспышкой, триумфально поразит опереточный городок.

Шок Кемпке будет компенсирован высочайшими наградами Рейха, и вся его жертва сведется в худшем случае к паре ушибов, полученных при падении. Министерство обороны подарит герою домик где–нибудь на Боденском озере, и там он сможет дальше благополучно предаваться мечтам о космосе, если, конечно, свежий саксонский воздух напрочь не отобьет у него охоту к любого рода мечтам.

Кемпке был до такой степени слеп, что не замечал ни отсутствия у «Фау» второй ступени, ни странностей в системе управления «кораблем». Его не смущал даже скафандр, настолько бутафорский, что пропускал воздух. От этого скафандра было не больше толку, чем от картонных доспехов Дон Кихота, как, впрочем, и от остальной сбруи, которую «астронавту» предстояло нацепить на себя перед стартом. Желая подшутить над ним, фон Зиммель даже подумывал расшить костюм звездами и свастиками на манер старинного рыцарского камзола, но удержался, решив, что это будет слишком даже для Кемпке.

Фон Зиммель сам создавал всю бутафорию будущего полета. По вечерам, расположившись в беседке у себя в саду, он любовно выпиливал лобзиком из фанеры различные «детали» кабины, после чего раскрашивал их гофмановскими красками, поверяя тайну устройства космического корабля лишь цветущим шпалерам роз да молчаливому Фридриху, который, казалось, с укором смотрел на хозяина из своей клетки.

С предстоящим испытанием «Фау» для фон Зиммеля было связано больше, чем просто желание послужить Рейху — этим запуском он преследовал еще и свою собственную, частную цель. Ему хотелось посрамить Кемпке, этого безудержного фантазера, с готовностью умалишенного поверившего в сказку, которой пренебрегла бы и деревенская девочка. Фон Зиммель был убежден, что идеалисты опасны, что именно от них происходят все войны и бедствия человечества, все рукотворные утопии, которые неизменно заканчиваются кровавой бойней. Именно по их вине Германия сейчас должна была силой оружия возвращать себе то, что по праву принадлежало ей еще двадцать лет тому назад. В лице Йозефа Кемпке фон Зиммель предъявлял свой счет мечтателям всего мира, и потому старался обставить подготовку к полету так, чтобы сам Бог, существуй он на самом деле, посмеялся бы над своим незадачливым творением.