Зульфю Ливанели - Счастье

Питеру Кэйпу было непонятно еще и то, почему в этой мусульманской стране повсеместно ненавидят арабов и персов. Возможно, турки считают себя европейцами и западными людьми, но одновременно они подражают Западу, преклоняются перед ним, хотя питают к нему глубочайшее недоверие.

Если он напишет правду, в Америке никто не поверит: в самом деле, ни в какой другой стране он не видел столько наготы! С одной стороны, полиция не пропускает на занятия студенток университетов, которые хотят носить платок, и даже разгоняет их водометами. А с другой – на экранах и в газетах беспрерывно демонстрируется секс, это происходит даже в священный месяц Рамадан! Понять эту страну очень трудно…

А сидящий напротив доктор, как и всякий националист, буквально помешан на расчленении и раздроблении страны. Если турку что-то скажут про армянина или курда, он тут же начнет психовать и вещать об Ататюрке. Портреты и памятники этого голубоглазого основателя государства – везде. Нет ни одной площади или официального учреждения, где его бы не было.

В свой первый приезд Питер посетил один городок на северо-востоке. Там перед зданием правительства он увидел нечто странное. Мороз стоял – минус тридцать, от холода стыло дыхание. А на площади стояла и чего-то ждала группа людей, одетых в странные цветные кафтаны; в руках они держали музыкальные инструменты, а на их головах красовались османские тюрбаны. Он спросил своего гида Лейлу, что это, и она ответила:

– Группа «Мехтер». Военный оркестр османской армии. Сейчас каждая префектура создает у себя такой.

– Ага, понятно. А чего они ждут, замерзая на холоде?

– От этого города избранный депутат назначен министром, он уже вступил в должность. Они ждут его приезда.

– Когда же приедет этот человек?

– Неизвестно.

Устроившись поудобнее в хорошо натопленном автомобиле, Питер Кэйп решил досмотреть это «кино». Ждать пришлось довольно долго. Ему было жаль музыкантов «Мехтер», которые окоченели от холода, их руки потеряли чувствительность, усы покрылись льдом. Он был расстроен, однако все эти уже начавшие синеть мужчины стояли, даже не пытаясь двигаться. Лейла поведала американцу, что этот городок известен своими морозами: османский путешественник XVII века Эвлия Челеби даже описывал их в своих книгах. Эвлия Челеби увидел на одной узкой улице, как кошка хотела перепрыгнуть с крыши на крышу, однако было настолько холодно, что бедное животное замерзло прямо на лету, да так и повисло в воздухе.

– Что замерзла – это понятно, но почему на землю не упала? – удивился Питер Кэйп.

Лейла пожала плечами: в рассказах Челеби именно так. От застывшей на морозе кошки они вернулись к ледяным изваяниям «Мехтер». Музыканты ждали уже больше часа. Наконец показался кортеж – черный «мерседес» в сопровождении полицейских машин.

Лейла показала Питеру министра, такого же низкорослого, как и все сельские жители в этой местности. Сопровождавшие выражали ему большую почтительность. Он вошел в здание, даже не заметив группы «Мехтер», не обратив на них внимания. В последнее мгновение эти несчастные собрались с духом и, встрепенувшись, попытались наиграть марш, но кроме одного-двух слабых звуков трубы ничего не получилось: инструменты и люди промерзли насквозь. Барабанщик попытался пару раз ударить по обтянутому кожей барабану. Вот и вся музыка. Этого не услышали ни господин министр, ни те, кто был с ним, однако долг свой музыканты выполнили – министра встретили. Питер чувствовал себя так, словно совершил путешествие на машине времени. Он спросил Лейлу, кем министр был до избрания. Оказалось, тот – бывший городской лавочник, занимался оптовой торговлей продуктами, затем вошел в состав консервативной партии и во время партийных выборов неожиданно победил: сначала стал депутатом, а потом министром.

– Надо же, как повезло человеку! – бросил Питер Кэйп.

– У нас многие так, – отрезала Лейла.

Сказала так напористо, будто это касалось ее лично.

– Люди, ничего не смыслящие в отрасли, куда их избирают, часто – провинциальные торговцы, находящиеся под следствием и желающие получить юридическую неприкосновенность, вступают в партию, а потом их ждут часами на морозе при минус тридцати градусах!..

Министр решил вложить в город инвестиции, привлек бюджетное финансирование, он прибыл, чтобы заложить спортивный центр имени себя самого и парк имени своего покойного отца.

Много странных вещей увидел Питер Кэйп в этой стране: унылые, неосвещенные, темные анатолийские города; кафешки, битком набитые курящими мужчинами – усатыми, с впалыми щеками; улицы, полные нищих; людей, вешающихся на деревьях от голода; молодежь, кончающую жизнь самоубийством, прыгая с Босфорского моста; уличных грабителей, ломающих руки женщинам, чтобы сорвать браслеты; маршрутки-долмуши, микроавтобусы, джипы «чероки» и «линкольны», лимузины, «ламборджини», «феррари», пятизвездные отели, увеселительные вечеринки на Босфоре в стиле «Тысячи и одной ночи», запускаемые в воздух фейерверки; разгуливающие по улицам люди в афганской одежде и голые манекены; металлисты в барах на Бей-оглу, сатанисты, рок-музыканты, молодые девушки с пирсингом во всех местах, с зелеными и красными волосами – кратко эту страну описать было невозможно, так же, как и понять ее.

Неожиданно Лейла поднялась на ноги и крошечным фотоаппаратом сняла сначала Джемаля с Мерьем, а потом сидящую напротив семью.

Джемаль вскипел, он чувствовал, что вот-вот задохнется от бешенства.

Он резко вышел в коридор, зажег сигарету. От вида деревьев, проносящихся на большой скорости перед окном, его замутило. На сердце было паршиво. Вопросы иностранца вернули его в недавнее прошлое, нарушили покой. Фотографию с Мерьем нужно бы уничтожить. Разве может человек сниматься с девушкой, которую собирается убить?

Еще и этот журналист! Может, фотография будет опубликована в американских газетах, оттуда ее перепечатают турецкие. Может, выхватить у Лейлы фотоаппарат и выбросить в окно? Но если из-за этого его арестует полиция, ситуация только ухудшится. Протоколы, объяснения, и т. д., и т. п.

Однако скоро он понял, что есть кое-что, намного сильнее действующее на его нервы. Он никак не мог выбросить из головы голую женщину, которую увидел на обложке журнала. Никогда еще не прикасавшаяся к женскому телу плоть горела огнем. Опасаясь гнева отца, он не то что к женщинам, даже к ишакам не прикасался. Даже – боже упаси! – никогда не трогал своего органа. Его друзья, переходя из детства в пубертатный период, открывали для себя эту неизведанную сладость, до умопомрачения ублажая себя с утра до вечера руками. А Джемаля одолевали адские мучения, сопровождаемые наставлениями его благословенного отца: «Один из величайших грехов – онанизм».