Константин Шильдкрет - Кубок орла

Красным дням иноземцев приходил конец. Что останется делать де Бурновилю, когда фабрика развернет работу и компанейщики заставят не только подтянуть французских мастеров, но и обучать русских фабричному делу? Правда, рисовальщику незачем было очень беспокоиться. Ну, выгонят, отправят на родину… не посмеют же в самом деле эти московитские дикари вздернуть на дыбу французов! И все-таки де Бурновиль почувствовал неловкость: французы – и вдруг окажутся какими-то проходимцами. Тут будет задета честь Франции.

Рисовальщик был патриотом. Честь Франции он ставил превыше всего.

«Да, да, – вздыхал он. – И надо же было ехать в эту дикую страну как раз в то время, когда царь московитов заключил дружеский союз с нашим обожаемым королем… Эх, король, король! Знаете ли вы, ваше королевское величество, в какое положение ставит вас ваш верный сын де Бурновиль?»

Впрочем, вспомнив о короле, рисовальщик тут же рассеялся.

– Ну, конечно! Садитесь, месье Лефорт. Это замечательно. Это, наконец, остроумно… Ради бога! – вскочил он, заметив, что агент косится на бутылку. – Боже мой! Мадлен!

Девушка отодвинула ширму, помахала в воздухе маленькими голыми ножками и, как была в одной сорочке, прыгнула прямо с кровати на колени своего беззаботного друга.

– Да, – зажмурился мастер. – Так о чем я? Очень, очень остроумно… Мне только вчера рассказывали. Вы знаете, мои друзья, что царь московитов недавно был с визитом в Тюильрийском дворце? Но, боже мой, как все это прелестно!.. Так что я хотел сказать? Ах, ты всегда сбиваешь меня с гениальных мыслей, моя Мадлен! Наш король с министрами и маршалами встретил гостя на нижнем крыльце. Нет, я не могу! Мадлен, один поцелуй… Что? Два франка? Но ты стала невозможна, святое дитя мое!

Лефорт торопливо достал из кисета три рубля:

– Я даю!

– Боже мой, какие же могут быть разговоры между друзьями! Пожалуйста, – расплылся рисовальщик в широчайшей улыбке.

Девушка мелькнула в воздухе розовым облачком и тотчас же очутилась на коленях агента.

– Браво, браво! – захлопал в ладоши де Бурновиль. – Вот что значит получить законченное воспитание на трапеции в лучшем бродячем цирке Франции!.. Так что я сказал? Да, наш король Людовик Пятнадцатый на нижнем крыльце… И вдруг царь Петр берет нашего бесценного Людовика на руки, несет по лестнице и при этом восклицает: «Ура! Я несу на себе всю Францию!» Боже мой, я, кажется, плачу от полноты чувств. Так и сказал: «Несу на себе всю Францию!» Это же… это же… Но, Мадлен, довольно. Ты, кажется, перестаралась.

Мадлен точно не слышала. Новость, принесенная Лефортом, ни на минуту не выходила из ее головки. Мысль все время сосредоточенно работала.

– Господа! – воскликнула она, продолжая обнимать Лефорта. – Как вы находите? Нужны на фабрике ремензы и ниченки [100] Ремензы, ниченки – части ткацкого станка, изготовлявшиеся тогда исключительно за рубежом. ?

– Конечно, нужны! Без них нельзя делать парчу.

– Ну, тогда все благополучно!

– Боже мой, я, кажется, начинаю кое-что понимать! – в восторге завопил де Бурновиль. – Ты поистине честно зарабатываешь свой хлеб, моя крошка!

Поутру де Бурновиль явился к Толстому:

– Месье, ваши русские ученики, простите меня, настоящие свиньи! Враги отечества! Боже мой… Враги отечества, и ни на йоту меньше!

С каждым словом все больше негодуя, дезигнатор сообщил о краже ниченок и ременз и об аресте двух воров.

Петр Андреевич немедленно отправился на фабрику чинить допрос.

– Сейчас же верните уворованное, разбойники! – ворвался он в подвал, где лежали задержанные работные.

Чуть шевеля скрученными за спину руками, ни в чем не повинные люди ответили в один голос:

– Как перед истинным… Хоть перед крестом и Евангелием – не ведаем, не знаем…

– Нешто наклепать на себя? – заколебался после трехдневных пыток один из узников. – Пускай уж какой ни на есть конец, Егор.

Другой отвернулся и не ответил. Звякнули кандалы. Шарившая у черепка крыса ощерилась.

– Егор… а Егор!

– Ну, чего?

– Пошто они нам третьего дни соленую рыбу давали, а водицы не поднесли? Неужто позабыли?

– Дурак ты, Митрий, как я погляжу. То у них новая пытка такая… От немцев наука сия.

Дмитрий снова тяжело заворочался.

– Егор… а Егор!

– Был Егор, да весь вышел. Одни цепи остались.

– А что, ежели на Бурвильку показать? Ведь видели мы, как он струмент умыкал.

– То-то и горе наше, что видели. Ежели б не видели, сидели бы мы дома да щи хлебали, мил человечек… Соскучился по крюку – вали, обскажи все как было. Чай, помнишь, как мы в Суздале челом били на Памфильева Василь Фомича?.. Нет уж, лучше их, чертей, не замать.

Заглохшая было на миг жажда вновь начала томить Егора. Он разинул рот и, не в силах больше терпеть, лизнул цвелую стенку. Слюна словно желчью обожгла глотку. Но и тут у Егора достало сил пошутить:

– Ай да винцо! Слаще ведьминой ласки…

Дмитрий завистливо вздохнул. Ведь вот же сидят вместе, из одного кубка горе хлебают, а все у них по-разному. Дмитрий день и ночь плачется, стонет и Богу молится, а Егор каким был на воле, таким и остался. Ништо ему! Все шутит, а либо про лес вспоминает… И как заговорит Егор о разбойных ватагах, о делах станичников, сдается Дмитрию, будто на него лесным духом повеяло. Умелец Егор на чудесные сказы. Добро бы еще, коли сам бы живал в ватажниках. А то ведь и не нюхивал, каково там у них. Всего только и было, что думками потчевался и пригоды все ждал: «Нынче уйду, завтра уйду…» Так и прособирался, покуда в застенок не угодил.

– Егор… а Егор…

– Про Бурвильку, что ль?

– Не… про крысу… Крыса, тварь подлая, а и ей пить хочется… Пьет же… Ой, пьет! И мне бы глоточек один… Один бы глоточек… Пить! Добры люди… дайте попить…

Дмитрий умолк. Понемногу притих и Егор. Дыхание его становилось ровней. Смежались глаза. Медленно раздвигался похожий на огромный опрокинутый кубок каземат. Потолок таял, дымился. Чей-то посвист донесся, разудалый и бесшабашный. Совсем близко шуршала листва. Выбраться только из этого черного кубка, протянуть только руку – и лес.

Щелкнул замок. Со скрипом распахнулась дверь.

– Выходи!

Был вечер. Тепло и ласково подмигивали первые звезды. Густо пахло травой. Где-то мирно светились в оконцах еще не яркие огни.

Передвигаться было трудно. Ныли вывихнутые суставы, томила жажда. Но так пьяно кружилась голова от свежего воздуха!

О, как радостен мир! Как хочется жить!

Узников ввели в какой-то незнакомый двор. Дмитрий огляделся и вскрикнул. Вдоль двора на железных прутьях болтались крючья. Подвешенные за ребра люди казались реющими в воздухе страшными призраками.

Егор пошатнулся.

– Зачем же звезды на небе? – шепнул он. – Травка растет… Как же так? Люди добрые… Зачем же…