Ван Мэн - Современная китайская проза

— Дайте два цзиня печеного батата, — сказал Фу Юньсян старухе, возле которой стояла закутанная в тряпье жаровня, и стал выбирать.

— У меня весь батат хороший, — проворчала старуха в рваном ватнике, из которого торчала клочьями вата.

— Вежливости тут не понимают, им деньги подавай, — проворчал Фу Юньсян и пошел дальше, уже основательно набив сумку.

Циньцинь оглянулась. На холодном ветру старуха хрипло кричала, зазывая покупателей, и девушка вспомнила, как однажды их грузовик увяз в грязи и они укрылись от дождя в ближайшей деревне. Тогда одна старуха в лохмотьях сунула ей в руку горячий, только что сваренный початок молодой кукурузы…

— Опять ты задумалась? — повернулся к ней Фу Юньсян. — Взгляни-ка, мама говорит, что тебе надо купить такую кофту.

Он показал на лоток, где лежали яркие шерстяные кофты, очень дорогие.

— Не нужно мне.

— А что тебе нужно?

— Ничего.

— Ты говорила, что хочешь импортную куклу за десять юаней и восемь мао.

— Да я пошутила. А если захочу, сама куплю.

Куклу? Ей, женщине двадцати пяти лет? В деревне как-то ей пришлось несколько дней поработать в детском саду, она тогда спросила ребятишек: «Какие у вас дома игрушки?» — «А что такое игрушки?» — зашумели дети. Они в глаза их не видели, играли со стекляшками и спичечными коробками. Все по-разному живут. Взять хоть эту толкучку. Одни продают кукурузные початки, другие — дорогую кожаную обувь.

Конечно, рынок не сравнить с государственными магазинами, где несколько лет назад на прилавках ничего не было. Жизнь непрерывно меняется. Надежды и разочарования переплетаются с реформами и беспорядками, к радости примешивается тревога; но можно ли было верить, что после смутного десятилетия за одну ночь исчезнут нищета и отсталость? Что за спадом непременно последует скачок? Даже в обществе высокого материального уровня неизвестно, как будет развиваться духовная культура. Исчезнут ли тоска и одиночество, обман и предательство? Несколько лет назад все жили без надежды, по раз и навсегда установленному порядку, лишь в глубине, в молчаливой тишине, зрели гнев и возмущение несправедливостью. И вдруг пробудилась вся страна, словно произошло извержение вулкана. И люди стали жить по-человечески, подводные течения забурлили на поверхности, брызгая пеной, снося старые дамбы; из бури рождались цветы нового… Поток перемен захлестывал все, и на глазах менялось вокруг даже то, на что прежде вовсе не обращали внимания. Когда перемены захватили Циньцинь, она и сама не смогла бы сказать; но бегущий поток заливал любые берега, а с плывущей лодки можно было непрерывно сравнивать позавчерашнее со вчерашним, вчерашнее с сегодняшним, сегодняшнее с завтрашним.

Коснулись они и Циньцинь, хотя она и не знала, когда именно это случилось. Ее сверстники и сверстницы, добрые и злые, все рвались в желанную гавань. И какое счастье отвечает главному течению времени, а не брызгам выплеснутой мутной пены?

Обычно все познается в сравнении, а тут Циньцинь зашла в тупик. Конечно, Фу Юньсян был лучше заводских ребят во всех отношениях. Семья, зарплата, внешность, характер… Она тоже, по меркам 1980 года, вполне подходящая невеста. До 1976 года она не котировалась бы, но, к счастью, тогда она была еще мала. Сейчас все по-другому — белый поварской халат ценится выше, чем зеленая армейская форма. Соседка-официантка просмотрела тридцать девять фотографий и выбрала учителя средней школы с высшим образованием, которого в прошлом году отвергла. «Наша Циньцинь должна непременно найти себе техника», — говорила мама, и скоро действительно кто-то привел в дом парня-техника: брови тонкие, как у девушки, глаза — щелочки, голос высокий, тон капризный, как у барышни. Как он был ей противен! Он пригласил ее в кино, а потом повел в ресторан «Бэйцзин» ужинать и заказал суп с ушками хуньдунь. Доев суп, он вдруг вскочил и заорал: «Одного не хватает!» — «С чего ты взял, что не хватает?» — удивилась Циньцинь. «Я же считал!» — ответил он и, размахивая чашкой, помчался к официанту. Вернулся он, конечно, с победой — на дне чашки одиноко плавало ушко, но Циньцинь уже убежала.

Затем появился Фу Юньсян и тоже повел ее в кино; когда на обратном пути они проходили мимо ресторана «Бэйцзин», Циньцинь предложила:

— Зайдем, поедим суп с ушками хуньдунь.

Платить она решила сама: ведь она угощает. Когда подали суп, она даже не почувствовала вкуса, в ушах до сих пор звучало: «Одного не хватает!» Она поклялась, что, если и Фу Юньсян заорет, никакой любви в ее жизни больше не будет. Но, к счастью, этого не случилось. Фу Юньсян с аппетитом проглотил свой суп и даже оставил немного на донышке. У нее отлегло от сердца, она стала улыбаться, он выдержал экзамен. Насколько он лучше техника, которому «одного не хватает», вспомнишь — и волосы на голове шевелятся! Фу Юньсян — плотник третьего разряда, владеет профессией, мастер своего дела, по характеру добрый. Да разве встретишь в жизни человека во всех отношениях идеального? У Фу Юньсяна много достоинств, успокаивала себя Циньцинь.

— Чем я тебе понравилась? — спросила она Фу Юньсяна.

— Чем? — Он засмеялся, долго думал, потом сказал: — Ты добрая. Я это сразу понял, когда мы первый раз в кино пошли. Разве девушки угощают? Я как-то пошел с одной поужинать, и пришлось выложить десять юаней…

Она была уязвлена. А собственно, чем? Она сравнивает, и он тоже. По крайней мере понял, что добрая, — значит, умнее других. Она знала на заводе молодежного активиста, который из кожи лез вон, чтобы взять жену из высокопоставленной семьи, и женился на дочке начальника управления, уродине. Карьерист. А вот Фу Юньсян не карьерист. Люди жить хотят. Он не заорал: «Одного не хватает!» — но то и дело спрашивал: «Почем такая капуста?» Ну и что в этом дурного? Вон какая на ней красивая шерстяная кофточка!

— Пойдем быстрей! — торопил Фу Юньсян. — А то еле плетемся. Опоздаем.

Плетись не плетись, делу не поможешь. Сейчас они пройдут каток, свернут за угол, там и фотография. Щелк! — и готово; конец всему, больше никаких сравнений.

Как красиво катается на коньках девочка! На ней вязаная шапочка из красных с золотом ниток, такой же свитер — девочка порхает, словно снежинка, слетевшая с небес. Ее душа поет, она чертит на льду картину своего счастливого будущего. Циньцинь в детстве тоже любила кататься на коньках. Конечно, у нее не было таких нейлоновых брюк небесно-голубого цвета, она носила шерстяные рейтузы, связанные матерью. Она заняла по танцам на льду второе место в городе и в качестве приза получила коньки. А девочка молодец, на одном дыхании делает столько поворотов, так ловко держит равновесие. Она предвкушает победу на соревнованиях, видит, как ее засыпают цветами.