Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Пэт Монтесян одновременно и красива, и нет. Было ей, наверное, под сорок. Предположительно, она была молодой, богатой и красивой светской львицей на Кейпе, пока муж с ней не развелся, потому что она оказалась почти беспробудным алкоголиком, – его поступок скорее напоминал бегство и ни на йоту не приостановил ее последующее пьянство. До тридцати она обошла множество клиник и «домов на полпути», но только когда одним прекрасным утром едва не умерла от инфаркта во время белой горячки, смогла Смириться и Прийти с обязательным безнадежным отчаянием и т. д. Гейтли даже не поморщился, услышав про инфаркт Пэт, потому что у его мамы не было белой горячки или классического инфаркта, а было кровоизлияние при циррозе, из-за которого она захлебнулась кровью, мозг лишился кислорода и непоправимо овощезировался. Эти два случая в его уме как бы были полностью разведены. Пэт М. вообще ни в коем разе не стала для Гейтли заменой матери. Пэт нравилось улыбаться и говорить, когда жильцы бесились и ныли про Утраты из-за своих аддикций во время еженедельного Общего собрания жильцов дома, – она тогда кивнет, и улыбнется, и скажет, что лично для нее инфаркт стал лучшим из всего, что случилось в ее жизни, вне конкуренции, он помог ей наконец Смириться. Она попала в Эннет-Хаус на электрической инвалидной коляске в тридцать два и первые шесть месяцев не могла общаться никак, разве что моргая морзянкой или что-то в этом роде 193, но даже без рук изъявила готовность попробовать пожевать камень, когда ей так велел Мужик, Который Не Пользовался Даже Именем, при помощи торса и шеи попытавшись как бы надкусить камень сверху и поцарапав оба резца (на их уголках до сих пор видны коронки), и стала трезвой, и вновь вышла замуж, за какого-то другого, постарше, типа триллионера с Южного побережья с какими-то, судя по рассказам, детьмипсихопатами, и но еще восстановила неожиданно многие утерянные функции тела и с тех пор работала в Эннет-Хаусе. Правая сторона ее лица до сих пор была перекошена из-за какого-то паралича, и к речи Пэт Гейтли привык не сразу – казалось, будто она все время поддатая, говорила с нечленораздельной старательностью. Непарализованная половина лица была очень красивая, и у нее были длинные красивые рыжие волосы, и сексуально достойное тело, хотя правая рука атрофировалась в этакую полуклешню 194и всегда находилась в таком черном пластмассовом ортезе, чтобы пальцы с наращенными ногтями не сворачивались и не вонзались в ладонь; и походка Пэт была полна достоинства, но смотреть на нее было больно: она подволакивала ужаснотонкую правую ногу в черных кожаных брюках так, будто в нее что-то вцепилось, а Пэт пыталась вырваться.

Когда Гейтли был жильцом, она лично выезжала с ним на большинство важных судебных заседаний, подвозя до Северного побережья на своей убийственной «Авентуре» с номерами для инвалидов, – из-за неврологической темы с правой ногой она буквально топила педаль в пол и водила всегда как маньячка, и Гейтли на шоссе N 1 обычно чуть не писался, – и придавала ему значительные эннетхаусовские уважение и солидность перед судьями и комиссиями, пока все до единого дела, какие можно было закрыть без решения, не отправились в «синие папки». Гейтли до сих пор не понял, чем заслужил столько личного дополнительного внимания и помощи. Как будто он был личным любимчиком Пэт среди жильцов прошлого года. Любимчики и нелюбимчики у нее были; наверное, это неизбежно. Правда, у Энни Пэррот, консультантов и управдома тоже были свои любимчики, так что выходило обычно то на то.

Где-то через четыре месяца после проживания в Эннет-Хаусе страшное желание употребить синтетические наркотики у Дона Гейтли исчезло, как по волшебству, прямо как и обещали сотрудники Хауса, Крокодилы и Группа «Белый флаг» в случае, если он будет просиживать ежевечерние собрания от звонка до звонка, оставаться хотя бы минимально открытым и готовым настойчиво просить какую-то крайне непонятную Высшую силу его забрать. Желание. Ему говорили вставать со скрипом на гигантские колени каждый день по утрам и просить Бога, Как Он Его Понимает, забрать страшное желание, и снова бухаться на колени еще по вечерам перед сном и благодарить свое божество за прошедший безВещественный день, если так и было. Чтобы не забывать вставать на колени, ему советовали держать ботинки и ключи под кроватью. Раньше Гейтли вставал на колени, только когда его тошнило, во время секса или когда замыкал низко установленную сигнализацию, или если кому-то везло в махаче и Гейтли прилетало в пах. У него не было какого-либо божественного или иисусовского бэкграунда, и все это коленопреклонство казалось просто самой наилевейшей чушью для слабаков, он чувствовал себя настоящим лицемером, честно вставая на колени каждые утро и вечер, без обмана, мотивированный таким ужасным желанием кайфануть, что часто замечал, что на деле молится, чтобы у него наконец взорвалась башка и все это кончилось. По словам Пэт сейчас было не важно, что он думает, во что верит и даже что говорит. Важно только то, что он делает. Если все делать правильно, и долго, то заодно как по волшебству изменится и то, что он думает и во что верит. Даже что говорит. Она видела такое не раз и не два, причем с самыми маловероятными кандидатами. Это случилось и с ней, говорила она. Левая половина ее лица была очень живой и доброй. А консультант Гейтли, бывший кокаинист и телефонный мошенник, у которого одной из Утрат оказалось левое ухо, довольно рано предложил Гейтли пресловутую аналогию бостонских АА с тортом. Сварливый филиппинец встречался с жильцом Доном Г. раз в неделю, катал Гейтли по Брайтону-Оллстону бесцельными кругами на кастомизированном внедорожнике «Субару», из тех, что Гейтли когда-то ломал и угонял для ограблений. У Эухенио Мартинеза был эксцентричный бзик: он утверждал, что мог общаться с Высшей силой только в машине на ходу. Однажды вечером у доков барж ЭВД за Оллстонским Отшибом он предложил Гейтли представить бостонских АА как коробку полуфабриката для торта «Бетти Крокер». Услышав очередную левую расплывчатую аналогию, Гейтли шлепнул себя по лбу – Эухенио и так уже завалил его инсектильными тропами для Болезни. Консультант дал ему выпустить пар, закурил, проползая мимо выстроившихся для разгрузки сухопутных барж. Он сказал Гейтли просто на секунду представить, что у него в руках коробка с полуфабрикатом для торта «Бетти Крокер», которая представляет бостонских АА. У коробки на боку инструкции, их может прочитать даже восьмилетний. Гейтли сказал, что все ждет, когда же в полуфабрикате для торта окажется какое-нибудь гребаное насекомое. Эухенио М. сказал, что Гейтли надо на секунду, сука, расслабиться, заткнуться разок и просто следовать инструкциям на сраной коробке. И ни на хренайоту неважно, типа, верит ли Гейтли, что торт получится, или понимает ли он, сука, всю эту пекарную химию, из-за которой получится торт: если он просто последует гребаным инструкциям, не будет тупить и послушается пекарей помастеровитей, как все не запороть, если он не допер до чего-то в инструкциях, – но, короче говоря, суть в том, что если он последует этим детсадовским инструкциям, то получится торт. У него будет торт. Гейтли знал о тортах лишь одно: что глазурь – это самое вкусное, и лично он считал Эухенио Мартинеза самодовольным и заносчивым снобом, – плюс никогда не доверял азиатам и латиносам, а Эухенио М. умудрялся быть похожим на всех сразу, – но все же он не свалил из Хауса и даже не сделал ничего, за что его могли бы Выселить, и ежевечерне ходил на собрания, и говорил более-менее правду, и каждые утро/вечер 24/7 вставал на колени «искать ботинки под кроватью», и последовал советам вступить в Группу, проявлять бешеную Активность, вычищать пепельницы и выступать как спикер на Служениях. У него было по нулям в плане концепта Бога, и на тот момент даже меньше чем по нулям относительно интереса ко всей этой фигне;