Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Вся сцена с Пэт М. была потенциально нереальной из-за того, что в конце Пэт М. безо всякой причины ударилась в слезы, и безо всякой причины Гейтли так засмущался, что сделал вид, будто отключился, и снова уснул и, возможно, видел сны.

Почти наверняка приснившимся и нереальным был эпизод, когда Гейтли резко очнулся и увидел миссис Лопате – обже дарт из Сарая, которую время от времени приносили в Эннет-Хаус и устанавливали перед телевизором, – сидящую в металлически-сером инвалидном кресле с перекошенным лицом, упавшей головой, свалявшимися волосами, смотревшую не на него, а скорее как будто на капельницы и что-то обозначающие мониторы сверху и позади его большой колыбели, то есть не говорившую с ним и даже не смотревшую на него, но все равно в какомто смысле его поддерживавшую, каким-то образом. И хотя она ни при каких обстоятельствах не могла здесь оказаться, тогда Гейтли впервые осознал, что это именно она, кататоническая миссис Л., была той самой женщиной, которую он видел по ночам, когда она трогала дерево на газоне перед блоком № 5, иногда, когда он только стал сотрудником. Что это все один человек. И что это осознание было настоящим, хотя сама женщина в палате – нет, и из-за этих хитросплетений глаза снова закатились и он снова отключился.

Затем в какой-то момент попозже у самых перил койки на стуле появилась Джоэль ван Дайн, в вуали, в трениках и свитере, который начинал распускаться, в вуали с розовой каймой, молча, наверно, глядя на него, наверно, думая, что он без сознания с открытыми глазами или в бреду из-за «Нокземы». Вся правая половина тела болела так, что каждый вдох был как бы сложным решением. Ему хотелось расплакаться, как ребенку. Молчание девушки и безликость вуали через какое-то время напугали его, и он всей душой жалел, что не мог попросить ее прийти попозже.

Никто не предлагал ему поесть, но есть и не хотелось. От сгиба локтя левой руки, а также от запястий к капельницам тянулись трубки. Еще одна трубка выходила из него внизу. О ней он даже думать не хотел. Он все спрашивал свое сердце, будет ли согласие на невинный кодеин рецидивом, с точки зрения сердца, но сердце уклонялось от ответа.

Затем в какой-то момент ворвался выпускник и старший консультант Эннет-Хауса Кельвин Болт, и подтянул к себе стул, и развернул задом наперед, и оседлал как стриптизерша, сгорбившись и сложив руки на спинке стула, жестикулируя во время монолога незажженной сигой. Он сказал Гейтли, что, мужик, выглядит он как говно, на которое уронили что-то тяжелое. Но, сказал он Гейтли, видел бы он остальных, канашек в полинезийских прикидах. Болт и управдом добрались до места раньше, чем служба охраны ЭВМГ смогла отвлечь Органы от выписывания штрафов за полуночную парковку на Содружке, сказал он Гейтли. Ленц, Грин и Альфонсо Парьяс-Карбо втащили/внесли Гейтли в отрубе в дом и положили на черный виниловый диван в кабинете Пэт, где Гейтли пришел в себя и сказал, чтоб там без скорой и чтоб разбудили его через пять минут, пожалуйста, и затем уже отрубился с концами. У Парьяса-Карбо после того, как он помог втащить/внести Гейтли, похоже, вылезла кишечная грыжа в легкой форме, но он был мужиком и отказался от кодеина ребят из скорой, и выражал благодарность за духовный рост, а шишка на боку уже рассасывалась как миленькая. Изо рта у Кельвина Болта пахло сигаретным дымом и вчерашним омлетом. Однажды Гейтли видел дешевый картридж, где Кельвин Болт занимался сексом с женщиной, у которой была только одна рука, на какой-то грубой самодельной трапеции. Освещение и постановка картриджа были реально низкого качества, да и Гейтли смотрел под Демеролом, но он был на 98 % уверен, что это молодой Кельвин Болт. Кельвин Болт рассказал, как прям в кабинете над бессознательным телом Гейтли Рэнди Ленц разбабился, что, мол, весь этот пиздец с Гейтли и канашками, естественно, не пойми почему повесят на него, Рэнди Ленца, и ну давайте уж сразу выдавайте ему административного Пинка без лицемерных совещаний. Брюс Грин припечатал Ленца к шкафчикам Пэт и тряс, как маргариту, но отказался стучать на Ленца или сказать, с чего отмороженные канадцы взяли, что такое ссыкло, как Ленц, могло картануть их друга. По делу завели уголовное производство, но Болт признался в некотором уважении к отказу Грина жрать сыр. Брюси Г. во время махача пострадал от перелома носа и еще теперь светил фингалами под каждым глазом. Кельвин Болт рассказал, что он, Кельвин Болт, и управдом сразу по прибытии просекли, что Ленц или под коксом, или надринился по самые зенки какими-то дринами, и Болт рассказал, что собрал все самообладание, которым его наделила сухая жизнь, до последней йоты в кулаки, и тихонько вывел Ленца из кабинета в специальную спальню для инвалидов по соседству, и, перекрикивая Берта Ф. Смита, выхаркивающего во сне легкие, рассказал он, реально самообладательно дал Ленцу шанс или немедля добровольно отказаться от проживания в Эннет-Хаусе, или согласиться на немедленный анализ мочи, обыск комнаты и все в таком духе, плюс на допрос Органов, которые, довольно ясен пень, как раз мчались с кортежем скорых за канашками. Тем временем, сказал Болт, – жестикулируя сигареткой и иногда придвигаясь, чтобы посмотреть, в сознании ли еще Гейтли, и чтобы сказать, что он выглядит как говно, тем временем, – Гейтли отдыхал на диванчике в отрубе, подпертый двумя шкафчиками для бумаг, чтобы не скатиться с дивана, которого был шире, и охренительно истекал кровью, и никто не знал, как, эт самое, накласть жгут на плечо, и фигуристая новенькая в тряпичной маске перегибалась над подлокотником и давила на полотенца на кровотечении Гейтли, и ее полураспахнутый халат открывал такой вид, что даже Альфонсо П.-К., свернувшийся грыжевым калачиком на полу, и тот ожил, и Болт и управдом по очереди Просили о Помощи интуитивно догадаться, что дальше делать с Гейтли, потому что известный факт, что он на УДО с реально серьезным сроком и, со всем доверием и уважением к Дону, на тот момент по разбросанным в самых разных лежачих позах на улице искалеченным канадским телам было непонятно, кто что с кем сделал в самообороне от чего-то или нет, а Органы вообще склонны проявлять острый интерес к огромным парням в больницах со зрелищными огнестрельными ранениями, и но потом, когда через пару минут возле дома с визгом затормозила Пэт М. на «Авентуре», она довольно возмутимо наорала на Кельвина за то, что он до сих пор сам не допер сплавить Дона Гейтли по-бырому в Св. Е. Болт сказал, что пропустил вопли Пэт мимо ушей и не обиделся, заодно открыв, что у Пэт М. дома, как он знал, серьезные семейные проблемы уровня уголовки. Он рассказывал, что и ну Гейтли слишком неподъемный, чтобы тащить дальше чем на пару метров, даже с девчонкой в маске заместо Парьяса-Карбо, и они с трудом доперли Гейтли все еще в мокрой рубашке для боулинга на улицу и ненадолго положили на тротуар, и накрыли черным замшевым чехлом для машины Пэт, пока Болт пытался подогнать свой любимый «Корвет» как можно ближе к Гейтли. Звуки приближающихся сирен на Содружке смешивались со звуками серьезно измочаленных канадцев, приходящих в то, что у канашек сходит за сознание, и зовущих каких-то «medecins», а также с воплем спятившей белки, с которым Ленц заводил свой проржавевший коричневый «Дастер», у которого полетел соленоид. Они затолкали тушу Гейтли в «Корвет», и Пэт М. погнала в онангарде на турбо-«Авентуре» как безумная. Пэт пустила девушку в маске с собой, потому что иначе девушка в маске не отставала. Управдом осталась в Эннет-Хаусе вести переговоры с охраной ЭВМГ и менее толерантными к брехне Органами БПД. Сирены были все ближе, что подбавляло неразберихи, потому что светопредставление привлекло на подмороженные лужайки маразматичных и мобильно-вегетативных жильцов блока № 4 и Сарая, и какофония из нескольких видов сирен влияла на них не лучшим образом, и они начали махать руками, визжать, бегать кругами и вносить свою лепту в медицинскую суету места происшествия, которая к моменту, когда они с Пэт оттуда сорвались, стала форменным дурдомом и все в таком духе. Болт риторически спрашивает, сколько ж Дон весит, потому что для того, чтобы сдвинуть передние сиденья машины так, что туда только карлик влезет, и затолкать тулово Гейтли на заднее сиденье «Корвета», понадобились все свободные руки и даже культи Берта Ф. С., – это было как пытаться протащить что-то огроменное через дверь, которая размером сильно меньше, чем это самое огроменное, и все в таком духе. Болт иногда стучал по сиге, будто думал, что она зажжена. Первые полицейские машины вылетели с заносом из-за угла Уоррен-Содружка как раз тогда, когда на Уоррен выехали с дорожки ЭВМ они. Пэт в машине впереди сделала такой жест, что то ли спокойно помахала проезжающим Органам, то ли неспокойно схватилась за голову. Кельвин спросил, а он не забыл сказать про кровь Гейтли? Гейтли залил кровью виниловый диван Пэт М., шкафчики для бумаг и ковер, улочку ЭВМ, тротуар, черный замшевый чехол для машины Пэт М., зимние куртки практически всех присутствующих и любимую обивку салона любимого «Корвета» Кельвина Болта, которая, позвольте ему заметить, была новая, и дорогая сердцу. Но, сказал он, можно не париться, сказал Болт: блядская кровища была последней из проблем. Гейтли это вовсе не понравилось, и он начал моргать Кельвину в как бы безграмотной морзянке, чтобы привлечь внимание, но Болт то ли не заметил, то ли решил, что это какой-нибудь постоперационный тик. Болт всегда зачесывал волосы назад, как гангстер. Болт сказал про реанимацию Св. Е., что в реанимации проявили оперативность и смекалку, когда вытащили Гейтли из «Корвета» на каталку двойной ширины, хотя у них и возникли некоторые проблемы с тем, чтобы поднять каталку и выдвинуть ножки с колесиками, чтобы люди в белом могли укатить Гейтли, пока другие люди в белом торопливо шагали рядом, наклонялись над ним, держали рану и выкрикивали короткие приказы на своем лаконичном языке и все в таком духе, как всегда делается в реанимации, в экстренных случаях. Болт говорит, что не понял, поняли ли они сразу, что перед ними зрелищное огнестрельное ранение, – никто словом не обмолвился про «огнестрел» или что еще в таком духе. Болт что-то лепетал про бензопилу, а Пэт энергично поддакивала. Две главные вещи, из-за которых Гейтли продолжал ритмически моргать, были следующими: погиб ли кто-нибудь в итоге, в смысле из канашек; и не приезжал ли из округа Эссекс некий тип навроде помощника прокурора, который всегда ходит в шляпе, или не подавал ли он признаков того, что пронюхал о местоположении и причастности Гейтли; и – так что, выходит, три вещи – и достаточно ли презентабельно на бумаге выглядят жители Эннет-Хауса, которые присутствовали на месте происшествия от начала до конца, чтобы считаться, типа, законными свидетелями. Плюс еще он был не прочь узнать, чем Болт вообще думал, когда спугнул Ленца в городскую ночь, предоставив Гейтли в одиночку расхлебывать юридическую кашу. В основном правовые познания Кельвина Болта ограничивались кинопроизводством и мелочью по части отдела нравов. В конце концов Болт описывает один из ключевых триумфов сообразительности управдома: быстренько глянуть на ТП, кто из жильцов, шумевших на улице с кататониками, находится в таком подвешенном состоянии в плане закона, что их нужно как можно быстрее пресопроводить в защищенную зону Хауса с правовых глаз долой до того, как нагрянут Органы БПД. Он говорит, на его взгляд, Гейтли повезло, что он (Гейтли) такой массивный сукин сын и в нем так много крови, потому что даже хоть Гейтли потерял столько литров крови на чужой обивке и был в шоке и все в таком духе, что, когда его втащили на двойную каталку, лицо у него было цвета сыра, губы синие и он бредил всяким шоковым бредом, но даже в таком состоянии – вот он (Гейтли), хоть и не прям сейчас на обложку GQ, но живехонький. Болт сказал, что в приемной реанимации, где добрым людям даже курить не разрешают, он сказал, что затем эта наглая новенькая с белой вуалью посягнула на разбор Кельвина из-за того, что он дал Рэнди Л. выписаться и отчалить раньше, чем определили его роль в юридическом борз-мажоре Гейтли, и хотя Пэт М. вовсю проявляла безусловную любовь, тоже было очевидно, что она не в восторге от тактики Болта и все в таком духе. Гейтли яростно моргал, выражая согласие с позицией Джоэль. Кельвин Болт сделал стоический жест сигаретой и сказал, что сказал Пэт М. правду как есть: он всегда говорил правду как есть, чем бы это ему ни грозило, в эти дни: он сказал, что сказал, что подстегнул Ленца линять по-бырому только потому, что в противном случае боялся, что он (Болт) сотрет карту Ленца прямо на месте, в состоянии эффекта. Соленоид в автомобиле Ленца, судя по всему, накрылся бесповоротно, потому что новая жилица Эмми Дж. видела, как его ржавый «Дастер» следующим реально ранним утром эвакуируют с неправильной стороны дороги напротив блока № 3, когда Эмми Дж. пыталась прокрасться назад в Хаус, с сушняком и похмельем, чтобы забрать мешок «Хефти» с личным шмотьем по выселении, – судя по всему, Ленц бросил тачку и свалил в пешеходном порядке во время замешательства и стразиса Органов с водителями скорой помощи, которые – и как их винить – не хотели принимать канадцев изза тонны бумажной работы для возмещения медстраховки канашкам. Управдом дошла до того, что закрыла своим телом запертую дверь в Эннет-Хаус, расставив не такие уж субтильные руки и ноги, заблокировав вход и решительно заявляя каждому представителю Органов, что Эннет-Хаус по судебному решению находится под защитой Содружества Массачусетс и войти в него можно лишь с судебным разрешением на руках и после трех обязательных рабочих дней на подачу Хаусом протеста и ожидания вердикта, и Органы и даже соплежуи из охраны ЭВМГ так и не вошли, благодаря ей, одной, и после этого Пэт М. задумалась о том, чтобы вознаградить управдома за хладнокровие под огнем и повысить до заместителя директора в следующем месяце, когда действительный заместитель директора уедет получать сертификат по обслуживанию реактивных двигателей в компании «Аэротех» на Восточном побережье по гранту массачусетской реабилитационной комиссии.