Игорь Козлов - Время «Ч»

А я?.. Что я мог им рассказать? Закончил училище, плавал на пограничных сторожевых кораблях… И вот неумолимая логика службы пришвартовала меня к штабному столу…

Пришла проводница, принесла жиденький чай. Мы быстро похлебали его и легли спать.

О, Гурзуф!.. Милый моему сердцу Гурзуф! Что случилось с тобой?.. Мы стояли на автобусной остановке и с ужасом наблюдали, как по твоим узким извилистым улочкам снуют толпы отдыхающих. Воздух был пропитан суетой и желанием урвать хоть чего-нибудь…

Я остался на площадке сторожить наши баулы, а Генка и Толик, как наиболее контактные и предприимчивые особи, решили пройти по старым явкам, в надежде отыскать свободное жилище.

Вскоре я заметил, что ко мне присматривается некий мужичишка. Он был коренастый, ладный, загоревший до синевы — этакий местный «негроид».

Мужичишка несколько раз прошелся вдоль толпы приезжих, внимательно оценивая каждого из алчущих жилья.

Наконец он принял окончательное решение и подошел ко мне.

— Сколько вас? — бесцеремонно спросил он, кивнул на груду наших чемоданов.

— Со мной — трое, — с надеждой ответил я.

— Остальные такие же, как ты? — продолжал он допрос.

— В каком смысле?

— Ну… — мужичишка надул щеки, сжал кулаки, напряг мышцы, давая этим понять, что разглядел во мне атлета.

— А-а-а… — улыбаясь, протянул я и, смекнув, что ему нужно, торопливо добавил: — Да, да… здоровые ребята!

— Отлично! — хорошо поставленным, командирским голосом рявкнул мужичок. — У меня будете отдыхать — не пожалеете!..

Иван Захарович, так звали «хозяина», не обманул наших надежд. На окраине Гурзуфа он владел небольшим поместьем с прилегающей к нему плантацией. Близилось время сбора урожая — нужна была «рабочая сила». Когда мы прибыли на место, Иван Захарович щедро выкатил из своих погребов бочонок вина, и деловой контракт был заключен. По утрам мы с удовольствием вкалывали на его «делянке», имея в награду за это: чудесную комнату, а по вечерам — великолепного тамаду…

О, жизнь!.. Ты — прекрасна и удивительна!

Этого мальчика я заметил в первый же день. Глянул в окно — он, голенький, в одних плавках, стоит на коленях среди зарослей. С моря дует ветерок, и мальчик, изогнувшись, своим худеньким смуглым тельцем прикрывает от холода серенького котенка, который доверчиво свернулся клубочком в его ладонях.

Я позвал Генку и Толика. Они, зачарованные, долго смотрели на эту картину. Плавный изгиб спины мальчика удивительно «рифмовался» с колебанием стволов растений. Мальчик — ему было лет шесть-семь — смотрел на крошечное существо огромными голубыми глазами, и, казалось, из них струится свет доброты и покоя. А котенок чувствует это, понимает, что он наконец в безопасности, и ему хорошо…

— Потрясающе… — тихо прошептал Генка. — Хоть рисуй с него плакат «Люди, берегите животных!»

Мы вышли во двор. Мальчик обернулся на скрипнувшую дверь, посмотрел на нас и уважительно сказал: «Здравствуйте…» И нам тоже стало тепло и уютно, как тому котенку.

Позже мы познакомились с мальчиком ближе. Его звали Петя, а мама — соседка «хозяина» — звала его Петушок.

Как-то вечером Иван Захарович рассказал нам его историю:

«…Мужик от нее ушел — бездетная, дескать… Так она и жила — маялась. Ей уже за сорок было, когда сошлась она с одним отдыхающим. Вот Петька и получился… Она в нем души не чает. И есть за что: не ребенок — ангел…»

Петя этой осенью должен был идти в школу. Однажды он пришел к нам и с гордостью показал новый портфель, пенал, чистые тетрадки…

— Я отличником буду, — уверенно сказал он. — Чтобы мамка радовалась…

К берегу от дома Ивана Захаровича вела крутая тропинка, мягкая и упругая от опавшей хвои кипарисов. Где-то на полпути она огибала пресное озерцо. В нем бултыхались утята и пацаны, которым родители по малолетству не разрешали одним ходить на море. Грязную поверхность водоема украшала одна достопримечательность: ярко-желтый круглый плот — деталь, отбитая от катушки с кабелем. Это плавсредство было неустойчивым, вертлявым, но ребятишки резвились на нем от души. Мы, проходя мимо, частенько улыбались, глядя на них, и даже не подозревали, что озеро это довольно глубокое.

…Сначала был крик — страшный детский крик у нас за спиной. Мы бросили свои сумки с ластами и масками и, задыхаясь, побежали по тропинке вверх, туда — к озеру.

Пацаны сгрудились на берегу и стучали зубами, хотя солнце жарило, как прежде.

— Что? — заорал Генка. Он схватил самого рослого и тряхнул его изо всех сил.

— Петька… — пролепетал тот. — Его краем по голове стукнуло. Он там… в воде…

Мы обернулись — желтый кружок игриво прыгал на мелкой волне.

Генка метнул на меня взгляд, но я уже летел в воду.

Секунда — я у плота. Нырнул — глубина метра два, дно илистое, жирное. Видимость — нулевая, бурая муть кругом.

Шарю руками — туда, сюда… Звон в ушах, выныриваю — хватаю воздух… Снова вниз… Иду зигзагом, быстро… Нет нигде… Да что же это? Где же он?

Снова выныриваю. Рядом Генка и Толик. У Генки глаза квадратные, у Толика лицо перекошено, орет: «Не здесь!.. Плот отнесло…»

Наверно, башка его работала как компьютер. Она схватила все данные и сразу же выдала ответ.

Толик отплыл метров на пять в сторону, к берегу — кто бы мог подумать! — и решительно крикнул: «Тут он!..»

Его тон не позволял сомневаться в выводе.

Глубокий вдох… Здесь немного светлее, но все равно ничего не вижу. Снова работаю на ощупь. Ил забивается в нос и в уши. Неужели не найду?.. Здоровый мужик, обученный плавать под водой… Умру, но найду… Сам здесь останусь… Найду… Найду… Найду…

Я работал, как автомат. И когда наткнулся на него, то от неожиданности даже отдернул руку. У меня разрывало легкие, но я боялся вынырнуть. А движения стали вялые, и сила из рук ушла.

Схватил… Тяну, тяну… Мне показалось, я услышал, как противно чавкнула грязь, отпуская его тельце.

Теперь туда, к солнцу… Ребята схватили мальчонку, а у меня из носа текла кровь, перемешанная с илом.

…Мы спасли его — трое взрослых, объединенных одним желанием: заставить ребенка снова жить. Конечно, можно подробно рассказать, как я дрожащими пальцами выковыривал глину из его рта. как вдыхал воздух в маленькие потухшие легкие, массировал сердце… Толик и Генка, смекнув, что нужно делать, по очереди сменяли меня…

Мы пришли прощаться с морем. Было пасмурно. Сквозь плотную пелену туч пробивались только самые настырные лучи. Их путь от небесной дырочки до арены широкого простора был обозначен светящимся, геометрически ровным туманом.

Красный катер, плоский, похожий на губную гармошку, с фанатическим упорством торопился от одного пятна света к другому, стараясь побывать в каждом ярком пятачке.