Питер Уэйр - Безумие Дэниела ОХолигена

Священное озеро было пока пустынно, что позволило ему поставить своих студентов обратно на полку, откуда он взял их поиграть: леший Гленда, мистер Рильке в высоком поварском колпаке, маленький индеец К. К. Сук, сестра Имприматур — Валькирия, отец Синдж — Харон в своей ладье.

Теперь, отставив их в сторону, он подумал о себе и о том, что же еще случится, прежде чем все кончится. Должен ли он и впрямь умереть? Утонуть в ванне, например? Вряд ли еще одна авария мотоцикла. И в конце концов, в чем смысл всего этого? Притча и монокль. Вот в чем. Возможно, через несколько минут перед ним предстанут откровения Креспена, и не успела эта мысль мелькнуть в его усталом сознании, как нежно фосфоресцирующее Священное озеро раскололось на периферии зрения лучом розового света, изогнутым как исполненное желание и выплеснувшим на горизонт акварельный рассвет. В пустоте дугообразно пролетел пылающий метеор с радужным хвостом и будто подброшенными вверх лентами соткал над Священным озером яркий покров.

В этих необычных отблесках булькающие воды многообещающе вскипели и внезапно расступились, обнаружив сверкающую чашу, вознесенную окутанной покрывалом рукой. Возносимая чаша создавала смятение в накатывающихся волнах изумрудных паров, сладко-яблочные гирлянды тумана касались губ Дэниела и ниспадали в пену. Чаша достигла наивысшей точки своей параболической траектории и исчезла.

Зеленый Рыцарь материализовался на берегу, видение настолько подавляюще великолепное, что оно грозило в любую секунду раствориться в эфире своего собственного звездного величия. Рыцарь был в полном облачении, его благородная мускулатура была укрыта в панцирь паладина. К кольчуге из золотых колец были приделаны цвета травы грудной щиток, спинная пластина, пластины на плечи и предплечья, а также для защиты его верного сердца, ног и живота. Пластины были украшены картушами с изящной геральдикой, исполненной на киноварном фоне всевозможными оттенками зеленого: зрелость медной патины, травянистость хлорофилла, сверкание кварца, минеральных солей, бирюзы, угрюмого нефрита и перьев чирка, пастельная дымка молочного камня. Отполированные щитки горели на голенях, как раскаленные угли в печи, ноги были забраны в черные щетинные опорки. Серебряных колец кираса и рукавицы, ярче которых сверкал только шлем: богато раззолоченная каска с широким козырьком и глубоким забралом, увенчанная гордо топорщащимся плюмажем из хвоста зеленого дятла.

О, орудия мертвящие — у пояса его и зажатые в рукавицах! Были здесь и копье, и алебарда, и булава, и боевой молот, два свирепых ятагана и ужасная дубинка, покрытая торчащими шипами; крюкообразный нож-потрошитель, палаши с драгоценно украшенными кинжалами, пригоршня колких стилетов и, конечно же, величавый боевой топор Мортибус. Закинутые за широкие плечи, висели прародители арбалета и аркебузы прямо из Креспеновой мастерской в Сен-Юноне. Оружие общим весом чуть более полутонны оказалось не так-то просто удержать, и вскоре Дэниел заметил, что сэр Берсилак произвел последнее отчаянное движение поверженного боксера и опрокинулся назад в грохоте и скрежете клацающего металла. Распростертый в яблочно-зеленой пене, с беспомощно болтающимися в отверстиях доспехов конечностями, он был похож на черепаху, которую, перед тем как бросить в суп, перевернули на спину.

Но вот опять запульсировал над озером свет, и цвета замерцали сверкающими волнами. Явно какой-то знак, ибо, невзирая на свое затруднительное положение, падший рыцарь пошарил среди притороченных к его поясу металлоизделий и вытащил из-под зубчатой крестовины свернутый спиралью медный рог. Приложив его к губам, сэр Берсилак выпрыснул каскад золотистых нот, которые, испаряясь в пустоте, образовали небесное облако, пролившееся серафимовым музыкальным дождем, благословляя дивными звуками озерный ландшафт. Это изысканное соло было лишь прелюдией к чему-то еще более чудесному, ибо протяжное легато уступило теперь место торжественным фанфарам, свет внезапно драматическим образом померк, и последняя нота затихла в пене. В тишине Дэниел почувствовал, как весь мир сгустился в этом волшебном месте и все время перелилось в это мгновение.

Вот в паре со своим отражением явился Креспен де Фюри, скользя к ним по священным водам на ладье «Дева Озера». Ни звука, ни всплеска, однако продвижение его было исполнено величия, неведомого с тех пор, как всемогущие величаво входили в мраморные залы и восседавшие на слонах императоры рассекали покоренные города. Отшельник все приближался, и Дэниел прищурился на слепящую белизну длинного плаща, в который тот был закутан; столь тяжелым было его одеяние и в такие глубокие и постоянные собрано складки, что казалось созданным из алебастра, лицо же — из трубочной глины, таким плотным слоем лежали на нем белила. Нос ладьи врезался в береговую пену и застыл. Креспен высадился, с шелестом пронеся горностаевые окончания своего одеяния по шелковистой пене. Он шел, пока не добрался наконец до лежащего навзничь рыцаря.

— Только ты, Берсилак, прибыв к величайшему перекрестку истории, мог споткнуться и свалиться здесь грудой доспехов и оружия, умаляя величие момента своей совершенной нелепостью.

Нагнувшись, он отстегнул оружейный пояс Зеленого Рыцаря и размотал огромное кольцо с ножнами, колчанами, сумками, футлярами и тубами.

— Извини, Креспен, я просто хотел прилично выглядеть. — Сэр Берсилак с трудом поднялся на ноги, оставив свой арсенал разбросанным в пене, — прости, Дэниел. Люблю немножко покрасоваться. — Стряхивая с нагрудного щитка клочья пены, Зеленый Рыцарь обдумывал появление Креспена. — Ты чрезвычайно белый.

— Я подумал, что в соответствии с нашим отбытием мне следует принять глубоко символический вид, — сказал Креспен, не вполне удовлетворенный смыслом наблюдения сэра Берсилака. — Белизна, чистота, истина, ясность и все такое. — Раздраженный непониманием, он накинулся на Зеленого Рыцаря. — Если ты собираешься брать с собой все эти ужасные колуны и колотушки, отнеси их лучше в ладью. Мои вычисления указывают на благоприятный отлив на озере в течение часа, а все наше снаряжение ставит под угрозу своевременную готовность судна. Поторапливайся!

Сэр Берсилак поспешил с погрузкой своего арсенала на «Деву Озера», которая уже была завалена научной аппаратурой Креспена: мерилами, армиллами, крусиблями, алембиками, астролябиями, часовыми устройствами и пращами. Паноптикон из меди и вишневого дерева, созданный камера-обскуратистом Небулом Краббэ, красовался между гелиотропом [84] Инструмент для определения прибытия солнца в положение равноденствия. и поврежденным костяным ноктюрналом. [85] Инструмент для определения высоты небесных тел.