Тамара Лисицкая - Идиотки

— Девочки, хотите колбаски? Это мой папа достал!

Толстая Лена сначала протянула руку, но потом передумала. Вторая девочка. Наташа, на колбасу даже не взглянула. Ирочку поведение подружек нисколько не смутило. Она взяла тонкими пальчиками жирный коричневый кубик и начала сминать его, наблюдая за поведением сальных вкраплений.

И пока она вдумчиво это делала, другие девочки смирно ковыряли пальцами пуговки на обшивке дивана. Если бы не родительское вмешательство, они бы и дальше прыгали со спинки этого дивана прямо вон на ту подушку на полу. Было весело. А теперь снова грустно, как в самом начале встречи.

— А что ты любишь больше всего на свете? — спросила Ирочка Лену.

— Читать, — честно ответила Лена.

— А ты? — Ирочка повернулась к Наташе.

— С сестрой играться.

— А я больше всего люблю колбасу. А где твоя мама работает?

— В институте.

— А твоя?

— На заводе.

— А мои родители в магазине работают. Я к ним туда приходила… Они мне кассу показывали… Там есть отдел с игрушками, но я эти игрушки и на складе видела… Тысяча игрушек.

— Тысяча?

Лена и Наташа переглянулись, не смея поверить в такое счастье. Тысяча игрушек!

— Ну, у нас дома тоже тысяча игрушек была, только мой старший брат Сергей все увез в химчистку. Поэтому я завтра снова пойду на склад и возьму себе новые.

— А нам с тобой можно?

— Ну, не знаю… Спрошу у папы… Думаю, нельзя… А давайте играть в магазин! Чур, я буду директором!

Однако взрослые снова все испортили.

— Девочки! Пора уходить! Одевайтесь! — Ирочкина мама заглянула в комнату, ласково кивнула в сторону коридора, и в ушах ее закачались такие красивые и такие огромные серьги, что девочки засмотрелись и не сразу поняли, чего от них требуется.

Потом все толпились в коридоре. Мамы пытались одеться сами, спешили одеть девочек. Игорь Петрович галантно держал пальто ядерного специалиста, а заводская рабочая от услуг отказалась, стесняясь, видимо, своей верхней одежды.

— Приходите еще, — сказала Ирочка, повиснув на маминой ноге.

— Не придем, — сказала Наташа, но ей тут же замотали рот шарфом.

— Я хочу посмотреть на твою тысячу игрушек, — шепнула Лена. — Я к тебе приду.

Толкая друг друга шубами, гости вышли, дверь закрылась, и можно было не улыбаться.

— Ира! — хозяйка стряхнула дочь с ноги. — Сколько тебе говорить! Мне неудобно общаться с людьми, когда ты ведешь себя как обезьяна!

— Ай, с этими можно как угодно общаться — Игорь Петрович ослабил узел галстука. — Где ты их откопала?

— Я их не откапывала, они сами нашлись. Что я должна была делать, когда директор хора подводит их ко мне и говорит: вот мамочки еще двух девочек из нашего главного трио, надеюсь, вы подружитесь, и дочки ваши тоже подружатся!

Загремела посуда, атрибуты застолья стали медленно расползаться по шкафам и холодильникам… Ирочка сидела на «гостевом» нарядном стуле, качала ногой, слизывала остатки майонеза со стенок салатницы. И внимательно слушала.

— Ну, эта, которая ядерный работник, еще ничего. Может, у нее выходы на исполком есть. Но та, которая в литейке работает! Это же просто ужас! И ребенок у нее абсолютно дикий!

— А вторая девочка? Тоже кошмар! Вся несуразная, рыжая… Одета так небрежно!

— Валя, ты их в дом зря привела. Они какие-то подозрительные. И мамаши, и потомство. Странно даже, что директор хора этих двух уродов поставил петь рядом с Ириной. У него что, глаз нету?

— Папа, а что такое «уроды»?

— Это твои новые подружки.

— Они не уроды! Они девочки! Они колбасу есть отказались!

— Потому что они не девочки, а идиотки!

В большом холле телевидения жил огромный кактус в два человеческих роста. Лена пришла в восторг, когда его увидела.

— Мама, а как он мог вырасти так высоко?

— Вероятно, за ним хорошо ухаживали.

— Я за своим кактусом тоже хорошо ухаживаю, но он вырос только вот настолько.

— Видимо, здесь особенная аура.

— А это как?

— Это когда много творческих людей с красивыми мыслями…

— И что, если мысли красивые, то кактус можно не поливать?

— Лена, я сейчас не очень соображаю… Мы с тобой опаздываем, скоро съемки.

— А съемки это как?

— Вы будете петь, а телекамеры будут это фиксировать.

— Фиксировать? А потом нас покажут по телевизору?

— Да.

Мама Лены, «ядерный работник» Маргарита Петровна, страшно нервничала. Пришлось срываться с совещания, забирать Лену из школы, везти на Макаенка. Забежали в магазин за белыми гольфами. Взяли такси. И опоздали.

В гулком пространстве холла существовали разные звуки, характерные для такого удивительного места, как телевидение. В частности, репетировал невидимый оркестр, звенела посуда в баре, а еще разговаривали люди. Телевизионный язык отличается от обычного своей вальяжностью, глаголами и орфоэпией. Вы могли не видеть этих людей (в основном бородатых), но не понять, что здесь ДЕЛАЕТСЯ ТЕЛЕВИДЕНИЕ, было невозможно. Еще важный момент: люди вокруг были очень яркими, джинсовыми. Где они брали этот джинс? Вся страна жила борьбой с декадансом, а тут ходили бородачи в джинсах и длинных свитерах. А женщины какие великолепные! Эффектные, живущие сочной жизнью работников искусства! Как можно сравнить с этим великолепием серый крысиный век второсортного работника ядерной индустрии?

— Простите, а где тут снимают детский хор?

Пробегающий мимо бородач кивнул куда-то вверх. Даже сказал: «В трехсотке». Понятнее от этого не стало.

Ткнулись в один угол, пробежали коридор, вернулись снова в холл, нырнули в другой коридор…

Маргарита Петровна в какой-то момент даже была готова отказаться от идеи попасть на съемочную площадку. Ей-богу, если бы дело касалось только ее! Так ведь ребенок… Кто знает, как сегодняшний день повлияет на ее судьбу? И, собрав в кулак всю волю и наглость (а ни того, ни другого почти не было), Маргарита Петровна бросилась в бой за будущее дочери.

— Скажите, где здесь снимают детский хор?

— Вы не знаете, где проходят съемки детских коллективов?

— Простите, вы не скажете, где тут производится запись участников детских самодеятельных ансамблей?

Они стояли в телевизионном сердце — нелепые мама и дочка из настоящего, не монтированного мира — и пытались узнать то, что не должны были знать по статусу.

И не узнали бы. Но тут прямо перед ними отворилась тяжеленная деревянная дверь с полуметровой ручкой — таких в реальной жизни не бывает, только в звукозаписывающих организациях, — и появилась прекрасная Валентина Сергеевна, мама Иры.

— Маргарита Петровна! — сказала она с облегчением и укором. — Ну где же вы? Мы тут готовимся вовсю, а вы…

За дверью бушевала жизнь. Два десятка мам переодевали два десятка детей. Два десятка распотрошенных сумок медленно испускали дух, четыре десятка сапог валялись на паркете, шесть десятков заколок и бантов — повсюду, где возможно. И все дети шумели, капризничали, хулиганили и не желали готовиться к выходу на сцену. А все родители нервничали, ругались и уговаривали детей на эту сцену выйти.