Тамара Лисицкая - Идиотки

— Мима! Мы не собрались!

Маргарита Петровна обернулась.

Опустевшая комната в заторах сумок и брошенной одежды, и две девочки с колготками гармошкой. Бесхозная Наташа и такая же бесхозная Лена.

— Господи, что ж вы не переодеваетесь?!

Маргарина Петровна закружилась по комнате. Вешалки! К черту! Не успеваем повесить одежду, потом! Гольфы! Где гольфы? В сумке гольфы, конечно! А Наташины где? В сумке? А сумка где? Платья! Фиолетовое — Лене, розовое — Наташе! Расстегнуть! Надевать через голову, а не снизу! Расческа! Забыли расческу? Ладно, возьмем на время чужую, никто не узнает!

Виктор Николаевич заглянул и нахмурился:

— Девчонки! Я же просил не буксовать!

— Сейчас-сейчас! Только бантики завяжем!

— На месте бантики завяжете! Вперед!

Огромный павильон сразил наповал. Потолка не видно, так высоко. И стен не видно. А еще лампы — нереально огромные и повсюду. Но главное — это разноцветные деревья и домики вокруг, такие веселенькие, и только с одной стороны. А с другой — деревянные и похожие на ящики из-под фруктов. Те тоже сколочены грубо и без прикрас.

В центре — конструкция-пирамидка из скамеек, ее заполняют детьми из хора. Там, где детей не хватает, ходят люди и ставят деревянные домики и деревья…

— Это декорации! — шепнула Маргарита Петровна. — А вон там — телекамеры!

Телекамеры? Ого, какие… Толстые трубы с голубым глазом впереди. Наверное, если слон поженится на жирафе, а потом на грузовике, получится вот такая камера.

— Похожи на роботов, — шепнула Лена «литейной» Наташе.

— На огромные пушки, — не согласилась Наташа.

— Они на колесиках!

— И с ручками!

— А вон у дядьки наушники!

— И шнурок болтается!

— А зачем он за ручки держится?

— Чтобы не упасть…

— Так, где хор? — загрохотало вдруг, и все дети завертелись, пытаясь отыскать великана, который мог вот так орать.

— Здесь хор! Строится! Не видно, что ли? — сказал дядька за камерой.

— Не видно, чтобы построились! Времени сколько, обратил внимание?

— Ну, так а что я могу сделать? Они тут с мамашами!

— Так, уважаемые мамаши! В ваших интересах не мешать процессу построения детей! Отойдите в сторону! Иначе все это дело затянется на неделю!

— Мама! А кто это говорит? — Лена схватила Маргариту Петровну за локоть и не отпускала, как маленькая.

— Это, скорее всего, режиссер. Он командует съемками. Рассказывает, кому где стоять и что делать.

— А где он? Покажи!

— Думаю, он сидит в какой-то специальной комнате и наблюдает за всем из окна. А разговаривает по микрофону, Леночка! Мне надо уйти!

— Не уходи, мама!

— Я буду вон там! Буду стоять и махать тебе!

— Хорошо! Только все время стой и маши!

— Давайте начинать, ребята! — проорал невидимый режиссер, и все началось.

Виктор Николаевич почти не нервничал, только улыбался очень странно, как будто у него закоченело все лицо. Ходили какие-то люди, разговаривали с режиссером-невидимкой.

— Сейчас увидите, как загорится лампочка «Микрофон включен», потом пойдет фонограмма, и начнете петь, слышите? И улыбайтесь, как будто вам всем дали по килограмму халвы!

— А что такое «фонограмма»? — спросила красавица Ирочка у старших девочек. Она легко общалась и со старшими, и с младшими. Никаких проблем.

— Это когда мы только будем рот раскрывать, а петь не будем.

— Только раскрывать? А как мы попадем в слова?

— Ну, не знаю…

— Я не умею петь фонограмму!

— Научишься!

— Ты умеешь петь фонограмму? — спросила Ирочка толстую фиолетовую Лену.

Лена еще больше испугалась и поняла, что пришел конец. Она знала много песен, прилежно учила тексты, распевалась дома громким голосом, отчего соседи вежливо советовали отдать девочку в спорт… Но песню, которая называется «Фонограмма», она не знала…

— Наташа! Ты выучила «Фонограмму»?

Дикая Наташа дернула костлявым плечом, как бы говоря: а не выучила! И мне все равно!

От этого Лене стало чуть-чуть легче, и она начала вертеться, смотреть по сторонам.

Светло-пресветло! А на потолке — столько разных штуковин! И блестящий шар, как в цирке. Дети из хора шепчутся, крутят ушастыми головами, тычут пальцами. Лена проследила за одним таким пальцем, и ее взгляд еще раз прошелся по зеркальному шару, по стеклянной будке со спрятанным режиссером, по дяде-оператору в усах, но слоноподобной, жирафообразной камере с голубым глазом и остановился на нежном профиле стоящей рядом Ирочки…

Ирочка. Они знакомы уже тысячу лет — с Нового года. И до последнего времени Лена относилась к ней, как к подружке, еще одной девочке, с которой можно поиграть, попеть песни и посмотреть, что у мягких игрушек внутри. А вот совсем недавно Лена вдруг как-то ясно и самостоятельно заметила, что Ирочка чудо как хороша.

— У нее такие волосы — белые, длинные, как у куклы, — ныла она вечерами, изучая свое изображение в зеркале. — У нее лицо, как на рисунке, и ножки такие тоненькие!

А мама, Маргарита Петровна, молчала и улыбалась, надеясь, что ребенок печалится просто так, от безделья. Ну, невозможно ведь в десять лет серьезно интересоваться собственной внешностью? Вон Маргарита Петровна и в сорок еще не интересуется.

— Запись!

Где-то вверху, в темноте, вспыхнули красные буквы «МИКРОФОН ВКЛЮЧЕН!» и зазвучала знакомая песня. А потом в воздухе еще и запело! Само собой! Лена даже услышала свой собственный голос! Это было так поразительно, что половина хора, самая мелкая и несерьезная, стала волноваться и звать мам, убегать в их объятья… Начали сначала.

Опыт пришел незаметно, как это и бывает. Оказывается, петь на телевидении не надо, надо только притвориться, что поешь. Это было страшно весело! Девчонки незаметно переглядывались и давились от хохота, а Виктор Николаевич, исполняющий обязанности дирижера, посылал им грозные взгляды. Один раз песня вдруг остановилась, а хор продолжал петь вполголоса, растерянно и фальшиво.

— Стоп, еще раз все то же самое! Извините! — сказал режиссер. — Вы все делали правильно. Это мы виноваты.

Виктор Николаевич показал девочкам кулак, и все началось сначала.

Оказалось, что сниматься страшно утомительно. Уже после пятого дубля дети раскисли и все время норовили убежать, попрыгать, присесть, прилечь. Виктор Николаевич покрылся мелкой испариной, но держал марку и только морщился иногда, как от зубной боли, пытаясь организовать своих овечек.

— Ладно, — смирился с действительностью и невидимый режиссер. — Пусть передохнут. Будем писать солистов.

А самыми главными и проблемными солистами значились как раз Лена, Ирочка и Наташа. Младше их была только хоровая массовка, которую сейчас выгнали в холл поостыть… Режиссер хотел и наших девочек оставить на потом, но передумал. Потом у них расплетутся косы, они обязательно заляпают чем-нибудь свои платья, захотят спать… Писать немедленно, пока стоят на ногах и на месте!