Эрик Вюйар - Повестка дня

В своем дневнике Гюнтер Штерн настаивает: вся одежда здесь, даже та, которую надевали цирковые обезьяны и маленькие довильские собачки, от фигового листа Адама до сапог штурмовых отрядов — все на месте. Самое захватывающее заключается в том, что здесь не только все костюмы мира — здесь уже костюмы нацистов. Ирония, по замечанию Гюнтера Штерна, в том, что еврей чистит сапоги нацистов. Ведь костюмы надо содержать в порядке! И как любой служащий Голливуд Палас, Гюнтер Штерн должен чистить сапоги нацистов столь же усердно, сколь котурны гладиаторов или сандалии китайцев. Здесь драма реальности не в чести, костюмы должны быть готовы для съемок, для мировой премьеры. И они будут готовы; и они еще более настоящие, чем всамделишные, верные, хранящиеся в музеях; идеальные копии, на которых каждая пуговица, каждая нить соответствуют оригиналу, а главное — есть все размеры. Копии отнюдь не должны отличаться безукоризненной чистотой, напротив, они должны быть в меру испачканы, порваны, потерты. Конечно, ведь мир — не модное дефиле, и кино обязано показывать его со всеми изъянами. Так что нужны фальшивые пятна и дырки. Нужно произвести впечатление, будто время уже прошло.

Поэтому еще до битвы под Сталинградом, до плана Барбароссы, до того, как появились малейшие намеки, само зерно плана, до французской пропаганды, до того, как немцам пришла мысль ее начать, война уже здесь, за кулисами. Кажется, гигантская американская машина начала беспорядки. Она будет рассказывать о войне как о подвиге. Она сделает из войны прибыльное дело. Сюжет. Хороший пиар. В конечном счете не танки, не пикирующие бомбардировщики под названием «Штука», не сталинская «Катюша» переделывают мир, переустраивают и коверкают его. Нет. Это происходит в индустриальной Калифорнии, между несколькими бульварами, выложенными квадратной плиткой, на углу, рядом с бензоколонкой и пончиковой — наши глубокие переживания вдруг распыляются, становятся коллективной правдой. Там, в супермаркетах, перед телевизорами, где-то между тостером и калькулятором мир оформляется, обретает окончательную истинность.

И пока фюрер готовился к нападению на Францию, пока его штаб повторял старые формулы Шлиффена, а механики чинили танки, Голливуд уже сложил их костюмы на полки прошлого. Нацистов повесили на вешалки вместе со старым тряпьем и заперли в темноте. Да, пока война не началась, пока Лебрен, ослепший и оглохший, пишет законы о лотерее, пока Галифакс играет в заговорщика, пока испуганный народ Австрии боится в силуэте безумца разглядеть свою судьбу, костюмы нацистских военных покоятся на складе реквизита.

Пятнадцатого марта перед императорским дворцом народ выстроился по всей площади до конной статуи Карла Австрийского; толпа, несчастная толпа австрийцев, обманутых, забитых и в итоге на все согласившихся, явилась шумно поддержать Гитлера. Если приподнять уродливые лохмотья истории, мы увидим следующее: иерархию против равенства, порядок против свободы. Растерянная перед идеей жалкого и опасного будущего, огромная толпа, угнетенная из-за предыдущего поражения, тянет руки вверх. Там, с балкона Сисси, слышится устрашающий, лиричный, волнующий голос — Гитлер. Свою речь он завершает неприятным хриплым выкриком. Он ревет на немецком, очень похожем на тот, что позже изобретет Чаплин, сыплет проклятиями, часто произносит слова «война», «еврей», «мир». Бесчисленная толпа воет. Фюрер объявил об аншлюсе с балкона. И получил одобрение столь единогласное, столь мощное, яркое, что, прислушиваясь к этой толпе, задумываешься: действительно ли эти голоса звучат в кино? Потому что наше знание истории во многом основывается на просмотре исторических фильмов — именно кино о пропаганде или войне показывает нам историю, все, что мы знаем, родом из искусства.

На самом деле точно мы никогда ничего не узнаем. Мы не узнаем, чей голос звучит. Фильмы того времени стали нашими воспоминаниями благодаря какому-то колдовству. Мировая война и ее преамбула представлены нам в бесконечных фильмах, где не отличить правды от выдумки. И поскольку рейх нанял множество режиссеров, монтажеров, операторов, звукооператоров, рабочих сцены, можно с уверенностью утверждать: до вступления в войну русских и американцев образ войны в кино создавал Геббельс. История разворачивается у нас перед глазами такой, какой ее видел Йозеф Геббельс. Это удивительно. Немецкие новости становятся образцом вымысла. Так, аншлюс кажется чудесным успехом. Но крики одобрения, конечно, добавили к картинке впоследствии, аудио и видео синхронизировали, как говорится. Возможно, ни одна из оваций, которые мы слышим при появлении фюрера, на самом деле не имела места.

Я пересматривал эти фильмы. Разумеется, не стоит забывать о том, что нацистских военных сгоняли со всей Австрии, оппозиционеров, евреев арестовывали тут же, поэтому толпа на экране — вычищенная толпа; но австрийцы подлинные, это не просто кинематографическая массовка. Веселые девочки со светлыми косичками, кричащая улыбающаяся пара — они действительно пришли, они действительно улыбаются, жестикулируют! Ружейные ремни натянуты, и вот — проезжает кортеж! Но ни одного выстрела не раздалось! Какая печаль!

Однако не все прошло так, как было задумано, и «лучшая армия в мире» показала, что она не более чем груда металла, пустышка. Тем не менее, несмотря на неподготовленность, на плохие материалы, на то, что жесткий дирижабль, окрещенный «Гинденбург», взорвался перед посадкой в Нью-Джерси и тридцать пять пассажиров погибли, несмотря на то что большинство генералов люфтваффе многого не знали об истребительной авиации, несмотря на то что Гитлер занялся военным командованием, не имея ни малейшего опыта в этой сфере, фильмы того времени показывают немецкую армию как беспощадную машину. В этих фильмах немецкие танки в идеально выстроенном кадре едут сквозь ликующую толпу. Кто мог вообразить, что эти мощные танки сломаются? Кажется, немецкая армия идет по дороге победы — победы, озаренной улыбками, обрамленной цветами. Светоний рассказывает, что Калигула, римский император, перенес свои легионы на север и в минуту помутнения или экстаза выстроил войско на морском берегу и приказал собирать ракушки [16] Эпизод описан в книге «Жизнь двенадцати цезарей» древнеримского историка Гая Светония. . Если посмотреть французские исторические фильмы, можно подумать: немецкие солдаты проводили дни, купаясь в улыбках людей.

Иногда кажется, что происходящее с нами написано в старой газете полугодичной давности; многие из нас видели такой кошмар. Так, спустя почти шесть месяцев после аншлюса, 29 сентября 1938 года, мы оказываемся в Мюнхене на знаменитой конференции. И, словно аппетиты Гитлера могут перестать расти, мы разбазариваем Чехословакию. Французские и английские делегации отправляются в Германию. Принимают их хорошо. В большом холле сверкает хрустальная люстра, и, словно колокольчики на ветру, звенит над страшилищами. Команды Даладье и Чемберлена пытаются выбить из Гитлера пикроколевые [17] По имени короля, мечтавшего о завоевании мира, из романа Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». уступки.