Николае Русу - Лия

Когда он был маленьким, ребята прогоняли его из своей компании и забрасывали комьями земли просто ради удовольствия увидеть его плачущим — Исай, робкий и терпеливый, стойко выносил любые побои, не проливая ни капли слез. Когда кто-либо из братьев озорничал, Исай брал его вину на себя и, хотя отец не очень-то выбирал, чем ударить, глотал слезы, но чувствовал себя счастливым.

Его мать, женщина с добрым сердцем, жалела его и заступалась за него, как умела. Она редко называла его по имени, а почти всегда звала «горюшко ты мое». Из четырех ее детей он был третьим и, пока был маленьким, много болел, словно все болезни мира сговорились убрать его с лица земли.

В школе он был прилежным учеником, но из-за того, что подолгу лежал в больницах, учение тянул с трудом. Зато жадно читал все, что попадало под руку. Никто в классе не хотел сидеть с ним за одной партой, его всегда высмеивали, но он не сердился. Застенчивый и доброжелательный, он прощал любые несправедливости и искал пути быть принятым в компанию соучеников. Потом кто-то придумал ему кличку «Бугай», потому что после шестнадцати лет он, ко всеобщей зависти, начал расти не по дням, а по часам. За какие-нибудь два лета он стал самым плечистым, самым сильным парнем в классе. Теперь не очень-то осмеливались кричать ему вслед: «Бугай, бугай, ты коров не забодай!».

Едва девушки начинали заигрывать с ним, он лишался языка, а уж если какая-нибудь прикасалась к нему — сердился не на шутку. Краснел при любом намеке, смущался, даже в зеркало смотрелся — что это ей пришло в голову смотреть на такое безобразие, на его лицо, усыпанное прыщами. Сердился он молча, про себя, и чувствовал, что никакое учение не идет ему на пользу. После девятого класса бросил школу и пошел в строительную бригаду в своем селе. Легко научился столярному делу и в работе находил утешение.

Парни его возраста пооканчивали школу и в большинстве своем уехали в город учиться или работать. В армию его не взяли — многочисленные болезни, которыми он переболел в детстве, дали осложнения на уши, и у него ослаб слух. Столяры вперебой приглашали его в напарники, потому что он искусно и ловко владел фуганком и топором.

Со временем его бывшие одноклассники хорошо поустраивались, многие переженились, и когда встречались с ним на улицах села, некоторые делали вид, что не замечают, а другие небрежно бросали на ходу: «как дела?» и, не дожидаясь ответа, шли дальше.

Он часто ходил в Дом культуры, но и в воображении не решался подойти ни к одной девушке. Он считал, что любая из них убежит со всех ног, если только почувствует, что он намеревается пригласить ее на танец. Поэтому он и сидел, погрузившись в шашки или в домино.

Братья его, мужики хозяйственные по всем статьям, с некоторых пор начали придираться к нему, уговаривали жениться.

Исай бурчал что-нибудь в знак протеста и под любым предлогом исчезал поскорее с их глаз. Со временем, однако, он нашел выход из положения и авторитетно заявлял, что с удовольствием женился бы, да не на ком — во всем селе нет ни одной подходящей девушки.

Возможно поэтому, в один прекрасный день, когда никого из братьев дома не было, мать подозвала его и, держа руку у рта, с полными слез глазами, сказала:

— Вот что я подумала, горюшко ты мое! Сейчас все девчата в город подались. Поэтому и в селе ни одной не осталось, чтобы тебе подошла. Мы с отцом посоветовались и подумали, что если б и ты поехал туда работать, может, и нашел бы там живую душу, что тебя полюбила бы… Ох, ох, как же мучилась я с тобой, пока ты маленький был! А ведь горе преследует меня до сих пор, хотя ты такой большой вырос…

Исай унаследовал от матери чувства жалости и сострадания, а поэтому сразу же выбежал во двор — его душили слезы.

А уже на следующий день запихал в чемодан кое-какую одежонку и, преисполненный надежд, поехал в город.

В городе долго слонялся по людным улицам. Потом решил отправиться на окраину, где заметил из окна вагона несколько зданий в строительных лесах. Подумал, что там он наверняка найдет для себя какую-нибудь работу.

Когда сошел с троллейбуса, увидел подъемный кран, а рядом три очень высоких здания. Поднес ладонь козырьком к глазам и, закинув голову, принялся считать этажи. Раза три начинал считать, пока не определил, что два дома по двенадцать этажей, а один — четырнадцать.

Компания ребят, человек десять, в оранжевых касках и в рабочих комбинезонах, прошла мимо него, и из обрывков разговоров, которые ему удалось уловить, он понял, что они идут обедать.

С чемоданом в руках, он последовал за ними. Вошел в столовую, расположенную в подвальном этаже, встал вместе с ребятами в очередь, с тремя из них сел за один стол. Когда все взяли по кружке пива, взял и он, но никто из них его даже не заметил, словно все были подслеповатыми. Только когда ребята вернулись на стройплощадку и Исай прошел туда же вместе с ними, один из них натолкнулся на Исая, сдвинул каску на затылок и процедил сквозь зубы:

— А ты, дядя, что здесь потерял?

— На работу пришел…

— Хе! Я с утра и до обеда успел уже пропотеть несколько раз, а он только на работу пришел! — и разразился смехом.

Потом парень окликнул высокого сухощавого рабочего, который мусолил в зубах давно погасшую сигарету. Тот быстренько подошел и стал допытываться, что Исай умеет делать. Когда услышал, что новичок работал и на кладке, и на бетоне, и столярное дело знает, взял его за руку и повел в вагончик, где было еще несколько человек. Один из них, в белой рубашке с галстуком, узнав, о чем речь, сразу посадил Исая писать заявление, а выяснив, что Исай — холостяк, тут же написал записку коменданту общежития.

Исай исколесил добрую половину города, прежде чем нашел пятиэтажное здание, в котором должен был жить. Первый человек, которого он там встретил, как раз и оказался комендантом.

Пенсионер, офицер в отставке, он страдал нервным тиком, который заставлял его непроизвольно подмигивать правым глазом. Комендант близоруко прочитал записку и смерил Исая взглядом с ног до головы.

Исай увидел, что комендант подмигивает, растерялся и стал раздумывать — чего этот человек хочет? Почему подмигивает? Может, ему денег дать? А комендант думал, что у этого здоровяка непременно должна быть протекция от кого-нибудь из министерства, раз его прислали в общежитие, где живут одни холостяки. Когда поднялись на пятый этаж, комендант, прежде чем открыть дверь, спросил, сколько у него детей и когда ему обещают дать квартиру. Исай вначале не понял вопроса, а когда комендант подмигнул еще раз, ответил, заикаясь и покраснев, как вареный рак, что детей у него нет и что он не женат.

Комендант облегченно вздохнул, вынул ключ из двери комнаты на двух человек и очень ласково пригласил Исая войти в угловую комнату на шестерых.