Александр Снегирев - Призрачная дорога

Да ещё и собака рядом.

Моя собака.

Увидела меня.

Увидела и залаяла.

Я убрал телефон.

Пустая терраса, плотник копошится, собака лежит на террасе.

Я зачем-то обернулся. Посмотрел во все стороны. Никто надо мной не подшучивает? Впрочем, как?

Решился подойти к террасе.

К тому месту, где только что видел неизвестного.

Телефон тем временем уснул.

Я разбудил его четырёхзначным кодом.

Год войны с Наполеоном.

Опять посмотрел через телефон на то место.

И увидел.

Прямо перед собой.

А чего я ждал?

Подошёл плотник.

– Ты чего, малыш?

Я поднял телефон, выпавший из рук.

– Так… что-то.

Пора раскутывать Кисоньку.

Я снова в доме.

Печник куда-то подевался.

А чашку оставил на столе. Нет, чтоб помыть или хотя бы убрать в раковину.

Поднимаюсь по лестнице.

Лестница цвета Кисонькиных губ – коралловая.

Запылённый каменный пол отражает глянцевые блики, массивный музыкальный инструмент кокетливо мерцает из-под полиэтиленового покрывала.

Деревянные балки поддерживают далёкий потолок.

Потолок поделён на жёлтые кессоны, в каждом белый лепной цветок.

Из центрального свисает раскидистая люстра с цветными леденчатыми плафонами.

Несколько столиков-пней, словно пучок грибов, торчат на балконе перед спальнями второго этажа. Другие пни, отваренные в масле и отполированные, дублёные и ярко-жёлтые, самодовольно поблёскивают в углах обеденного зала.

Вдоль спален тянется балкон.

Стена увешана картинами.

На картинах лес, лиственно-хвойные валы.

За перилами балкона провал обеденного зала.

В провале люстра с леденчатыми плафонами.

Внизу стол с грязной чашкой печника.

Послышался скрип.

Я остановился.

Прислушался.

Снова скрипнуло, но в другой стороне.

Я тронул стену.

Деревянные брусы явно не прочь вырваться, но их крепко приколотили.

Брусы поскрипывают, но сбежать не могут.

В трубах вода. Воду гонит давление и удерживают краны. Давят со всех сторон. Вода томится сразу во всех трубах, перед всеми закрытыми кранами, как бык в загоне перед ареной.

В трубах отопления по кругу бегает тосол.

Ему некуда деться.

Тосол отчаянно пульсирует в трубах, ухает в батареях.

Поперечные балки, штыри и гвозди скрепляют брусы.

Трубы направляют жидкости.

Муфты закрепляют трубы.

Сосед караулит соседа.

Красные фонари караулят усадьбу, обочины караулят дорогу, муж – жену.

По отдельности мы бы разбежались, но нас организовали в порядок, обрекли на вечное томление и пользу.

Перед Кисонькиной дверью на полу борода.

Прямо на полу, а дверь полуоткрыта.

Когда я уходил, то плотно затворил её.

И бороды никакой не было.

Чья борода?

Печника.

Страшно входить, когда знаешь, что тебя ждёт.

Встречи с пугающим – это всегда встреча с Богом.

Ну что, Господь, встречай.

На полу нашей спальни валяются штаны печника, сам печник стоит возле Кисоньки.

Без штанов

и

без

бороды.

Грузный амур.

Мальчонка в рубашонке.

Из-под которой что-то высовывается.

Печник стоит возле плёночного червяка, проглотившего Кисоньку.

Кольчатый полиэтиленовый червяк заглотнул Кисоньку – одна голова торчит.

Торчит и моргает.

Печник водит собой по кольчатому полиэтиленовому телу.

Полиэтилен издаёт полиэтиленовый скрип.

Печник водит собой по ободу Кисонькиного рта.

Кисонька издаёт нарастающий звук.

Я вышел.

Она, конечно, не может пошевелиться. Бессильная игрушка в руках вероломного злодея. Однако по ней не скажешь, что она очень страдает.

Я снова вошёл в спальню.

Печник водит собой по Кисоньке, Кисонька издаёт нарастающий звук.

Перед ними, спиной ко мне, стоит некто в леопардовых лосинах.

Теперь их трое!

Я снова вышел и сразу вернулся.

Она на кровати, печник как ни в чём не бывало резвится, тот, что в лосинах, стоит как истукан, а рядом сиротка прыгает, на меня обернулась, смеётся похотливо и на всю троицу пальчиком показывает.

Когда я вернулся в спальню в четвёртый раз, там было пусто.

Кровать так аккуратно застелена, что сразу понятно: ни Кисоньки, ни печника, ни фигуры в лосинах, ни, тем более, сиротки здесь никогда не было и никогда не будет.

Я вышел и плотно затворил дверь.

Я ткнулся лбом в дверной наличник.

Я закрыл глаза.

Дверь в спальню – прямо передо мной.

Кисонька там одна, дожидается моего прихода.

Ждёт, когда я размотаю её и омою под струями.

Я уже собрался войти, как увидел, что борода по-прежнему лежит у порога.

Печник скинул её перед тем, как проникнуть в нашу спальню.

Кисонька не любит, когда колется.

Какая гнусность – чужая борода!

Даже двумя пальцами касаться противно.

Хозяин бороды перешёл все границы.

Пора его устранить, доигрался.

Моя книжка, что хочу, то и делаю.

Больше ноги его здесь не будет.

Ни ноги, ни бороды.

С печной трубой и так всё в порядке, а камин как-нибудь без него достроим.

Харэ, баста, нет его больше.

Упразднил, а отомстить не успел.

Обидно.

Отыграюсь на бороде.

И я обоссал бороду печника.

То есть помочился на бороду печника.

Хотя, чего уж там, не помочился, а обоссал.

Нассал гаду прямо в бороду.

Так полил, что хоть выжимай.

Давно хотел это сделать.

Но не очень-то просто нассать говнюку в бороду.

Нельзя упускать такой шанс.

После того как в такси Кисонька выдала все наши секреты, вас не удивит, что спустя несколько дней после Нового года мы снова отправились к сиротке.

Узнав о ней от одной доброжелательницы незадолго до праздников, мы твёрдо решили попытать счастья.

Пришли мы не с пустыми руками.

Апельсины, кусок говядины и бутылка сладкого вина, особенно любимого пожилыми мегерами.

Для сиротки – увлекательный конструктор.

Бабки тут же засунули мясо в духовку, два апельсина положили на стол, остальные убрали в закрома.

Апельсины аллергичные, от них диатез.

Вино тоже убрали.

Пока мясо превращалось из сочного в пересушенное, мы сели в комнате сиротки, поиграть в конструктор.

Бабуся-блогер разместилась рядом – как бы между невестой и сватьями чего не вышло.

Невеста, впрочем, была не из застенчивых: очень быстро забралась ко мне на колени, а потом и на шею.