Владимир Максимов - Живая душа

– Отображу ещё, какие мои годы! – с удовольствием делая первый глоток кофе, ответил я.

– Сколько юных див и дев на нём с тобой перебывало, – тоже попивая кофе, продолжила Елена. – Студенточки – биологини, в основном. Удобно главное, издалека везти не надо – первосортный товар под боком, знай – выбирай да охмуряй. Как это всё сарай наш только выдержал, не развалился по брёвнышку, – неподдельно развеселилась Елена. – Будешь? – спросила она, свинчивая крышку с пузатой бутылки коньяка тёмно-зеленого стекла.

– Разве что с кофе, – не совсем уверенно ответил я. – Вообще-то до обеда я стараюсь не употреблять горячительных напитков.

– Так мы не пить – лечиться будем. От тоски душевной, от неприкаянности нашей вечной, от скудости жизни… Я ведь теперь, Игорь, богатенькая дама. По российским понятиям, так даже очень богатенькая. Буржуинка, одним словом, – неожиданно переключилась она на другую тему. – Так что многое могу себе позволить. В том числе и – хороший коньяк. У меня свой небольшой магазинчик – салон, где я продаю «произведения искусства». В том числе и свои картинки. Но радости особой от своей безбедной и весьма комфортной, устроенной жизни, честно говоря, что-то не испытываю. Хотя какая вроде бы разница – одно озеро поменяла на другое? Сибирское – на Женевское. Ан нет, тянуло, как магнитом, порою на Байкал. Байкальские пейзажи по памяти даже одно время начала писать. Они там у меня очень хорошо расходились. Вот я и приловчилась некоторые, особенно удачные копировать… А один раз, представляешь, смешной такой случай произошёл! Это когда я уже свой художественный салон открыла. Приходит ко мне художник – настоящий денди, какие встречаются среди парижской богемы. Светлый плащ, широкополая серая шляпа, шарф через плечо и по-французски, по-немецки лопочет складненько. Картины свои для реализации предлагает. Разворачивает обёрточную бумагу – показывает. Я посмотрела и по-русски говорю: «Хорошие у тебя картины, парень. Беру».

– А как вы догадались, что я русский? – перейдя на родной язык, слегка опешил он.

– Да ты на пейзажи-то свои погляди! – отвечаю ему. – Речушка, с тёмной холодной водой, клочья тумана над нею, копёшки на взгорке, берёзки в золоте осеннем – среднерусская полоса, где-нибудь под Рязанью.

– Подмосковье, – поправляет он. – Я родом из Серпухова…

Наверное, уже больше часа мы сидели с Еленой за круглым столом на веранде, неспешно попивая душистый и действительно очень хороший кофе с местным деревенским молоком. Ели мягкие булочки с маслом, сыром, бужениной и зелёными листьями салата. Говорили о живописцах минувших времён и нынешних. О цвете и свете, о воздухе, который непременно должен угадываться в картине. И, непонятно отчего, мне всё чаще и настойчивее вспоминался тот, давнишний завтрак, в летней кухне, по крыше которой непрестанно шуршал летний дождь. И еда была почти та же. Не было вот только коньяка. А потом…

Позавтракав, мы с Ритой вновь забрались на сеновал и, лежа на широком обшитом зелёной материей одеяле с кое-где торчащей из него ватой (одеяло это нам выделил Гоша), болтали обо всём, что придёт на ум. В долгих паузах нашего необязательного, с ленцой, разговора мы с удовольствием слушали приятный, какой-то плавный шум дождя. Глаза непроизвольно закрывались, и нас клонило в сон.

– Ну что вот можно делать в такую погоду в деревне? – щекоча мне шею соломинкой, чтобы я не заснул окончательно, спросила Рита.

– Можно вести философские беседы, решая неразрешимые загадки бытия. Можно читать хорошую книгу. Можно спать или безумствовать. Что из этого перечня предпочитаете вы, мадам?

– Если под безумствами подразумевается то, что было ночью – тогда, несомненно, безумства!

Ничего больше не говоря, Рита решительно спихнула меня с ватного одеяла на недовольно зашуршавшее сено. Быстро покрыла его простынёй, подоткнув под него её края. Так же поспешно разделась и легла, укрывшись уже другим, более легким, пуховым, одеялом (тоже вчерашний дар Гоши), малиново краснеющим в четырёхугольном вырезе белоснежного пододеяльника и почему-то напомнившем мне вылезающее из кастрюли тесто.

Взгляд у Маргариты был призывный, кокетливый, нетерпеливый и задумчивый одновременно. И во взгляде этом, в его непостижимой глубине, я тонул безвозвратно, как в омуте. Причём тонул добровольно…

Иногда она, казалось, теряла ощущение реальности, и я опасался, что её, уже не сдерживаемые ничем то ли блаженные стоны, то ли дикие крики могут быть услышаны в доме Гоши… Хотя это было маловероятно. Уж больно из добротных брёвен он был сложен да и стоял от сенника не близко.

А потом мы беспробудно спали до обеда, прильнув друг к другу. Боясь разлучиться даже во сне.

А затем дождь прекратился. Быстро разъяснело. Брызнуло солнце! И всё заблестело, заискрилось вокруг.

Наскоро перекусив, решили прогуляться по берегу Байкала и дошли, – под мерный шорох его тихих, накатывающих на прибрежный песок волн, – до пади Сенной…

Частенько во время этой прогулки, украдкой поглядывая на задумчивую Риту, я размышлял о том, что прежде, до неё, после близости с женщиной желание тот час уйти, побыть одному, всегда преобладало у меня над желанием остаться. А вот теперь… Но…

Елена наливала уже по третьей рюмке коньяка, и разговор, по мере увеличения в организме алкоголя, становился всё непринужденнее и откровенней.

– Встречаешься, хоть иногда, со своей «королевой Марго».

– Нет, – честно ответил я и, пожалуй, впервые за многие годы не почувствовал горечи от подобного ответа. «Значит наконец-то отболело. Стало золой…»

– Но всё-таки помнишь её, – не унималась Елена, и виделось, что ей хочется что-то решить, прежде всего, для самой себя.

– Скорее, вспоминаю иногда, как вспоминают минувшие годы. И, давай прекратим этот никчемушный разговор.

– Давай, – согласилась Елена, вновь наполнив рюмки, тем более, что время давно уже шагнуло за полдень и можно пить, не угрызаясь совестью. Я вот всё раньше Георгию говорила, – продолжила она, – когда ты в «сексуальный загул» ушёл после расставания с Марго, что Ветров просто соответствует своей фамилии и что ничего путного, в первую очередь для него, от этой смены лиц, девиц, как от смены декораций, не будет… А ты, говорят, со своей женой живёшь душа в душу. Хорошим семьянином стал.

– Кто говорит?

– Не важно.

– Не верь – врут, – почему-то захотелось мне раззадорить Елену.

– Расскажи о ней. Какая она? Чем занимается? Красавица небось? У тебя ведь все твои «кузины» очень славненькие были. Да, и женился ты, насколько мне известно, поздно.