Владимир Максимов - Живая душа

Музыка была действительно очень хорошая. Более того, с исполнителем Евгений был немного знаком. Он встречался с ним не то в Штатах, не то в Мексике, не то в Канаде…

Страсть к путешествиям сохранилась у него до сих пор. И он то вдруг откочует на весь охотничий сезон по добыче пушнины в Тофаларию, заключив с промхозом договор, как штатный охотник. То вдруг сорвётся среди зимы в Тайланд, позагорать и покупаться там вволю.

У Джексона большая, как ходовая рубка огромного корабля, веранда с чудесным видом на Байкал. И слушая негромкие джазовые импровизации, так приятно смотреть на закатное солнце, недобрый осенний блеск серой байкальской воды, на синие, с белыми снежными вершинами горы на том, далёком, противоположном берегу. И, кажется, что ты плывёшь по неизведанным морям, куда-то в неизведанные дали, на белоснежном корабле. И даже чувствуешь, как дом слегка покачивается и дрожит. Не то от внезапных порывов злого ветра, не то от перекатывающихся внизу волн, способных, кажется, вот-вот достать своими холодными брызгами и это уютное человеческое обиталище.

– Трое в лодке, – задумчиво произносит Маджаров, примерный семьянин, всегда, даже на даче, элегантно одетый и смотрящий куда-то в неведомую даль. И непонятно, то ли он видит сейчас солнечную Испанию, в которой побывал с женой нынешним летом, то ли смотрит на суровые, холодные скалы, отстоящие от нас на сорок километров, на том берегу Байкала.

– Не считая собаки, – добавляет к его фразе Джексон. Разведенец и волк-одиночка, по его же собственному определению, у ног которого и в самом деле лежит его собака Ася. Белая охотничья лайка.

– Джером Клапка Джером, – уточняю я, как литератор. И вот уже почти полтора года как вдовец. Оттого-то мы теперь не так часто собираемся у меня в доме. Ведь прежде там всегда хозяйничала хлебосольная, очень добрая и предельно искренняя жена моя Наталья. И очень многое до сих пор напоминает о ней. Её кухонный фартук, прихватка-рукавичка, её научные и религиозные книги на полочке под лестницей, ведущей с веранды на второй этаж, её фотографии, в том числе и с Асей, на нашем крылечке…

Обычно Евгений не запускает собаку в дом, но сегодня он добр, и Ася, эта красивая, умная собака, составляет нам компанию. Единственная «дама» в нашем мужском обществе. Причём, как и всякая настоящая промысловая лайка, она добра и приветлива со всеми, особенно с приятелями своего хозяина, который сейчас со своим хвостиком волос позади головы, стянутым у его основания цветной резинкой, с седой ухоженной, короткой бородой и устремлённым вдаль взглядом, так напоминает пирата, увидевшего наконец-то купеческое судно, которое можно легко ограбить.

Что же касается Аси, если бы она научилась брать с бывающих здесь летом туристов деньги, то наверняка бы сказочно разбогатела. Поскольку любой из них, забравшийся на гору, норовит сфотографировать не только чудесный вид, открывающийся отсюда, но и Асю, у которой всегда такая белая, упругая, приятная на ощупь шёрсть и такая приветливая «улыбка». И я уверен, что её фотографии есть и в Германии, и в Японии, и в Питере, и в Москве… Одним словом, везде, откуда летом прибывают на Байкал туристы.

Ася же обычно довольствуется за свою фотосессию кусочком колбасы или курочки…

На сей раз уже с середины сентября я на горе один…

Обычно в сентябре, когда на Байкале самое благодатное время, ко мне почти всегда, не считая выходных дней, приезжала Наташа. Она брала отпуск, но поскольку отдыхать без дела не умела, то приезжала на дачу «поработать в тиши», привозя с собой или свою незаконченную монографию, или недоделанную диссертацию какого-нибудь её непутёвого аспиранта. Однако проходило дня три-четыре, и она уже начинала переживать о Дмитрии. Как он там дома один? Что ест? Не болеет ли?

– Наташа, ну чего ты беспокоишься? – успокаивал я её. – Он взрослый парень. Может быть, даже рад, что нас нет дома. Глядишь, девчонку какую-нибудь в гости приведёт. Да и разговариваешь ты с ним каждый день – слава мобильной связи – по телефону…

– Эх, грубые вы создания, мужикашки. Не понимаете, что по телефону всего не скажешь. По телефону нельзя обнять. Нельзя посмотреть в глаза. Нельзя увидеть, здоров ли человек. А ведь вам это необходимо: внимание, любовь и нежность, чтобы вы совсем не озверели без женской ласки. Съезжу дня на три. Всё там обихожу и вернусь…

В прошлое лето, когда рана от потери жены была ещё настолько свежа, что постоянно кровоточила, сын не отпустил меня на дачу одного, поехал со мной. Тем более что в течение года он так и не смог устроиться на нормальную работу, которая бы соответствовала его университетскому образованию. Предложения были, но или уж очень малооплачиваемые или неприемлемые для него по каким-то иным соображениям…

Я был рад, что мы всё лето проведём вместе. Да и один бы я тогда, наверное, не смог. От любого воспоминания о Наталье на глазах наворачивались слёзы. От многочисленных же приятелей, друзей, знакомых, которые приезжали к нам погостить и скрасить наше одиночество, мы с сыном только уставали. И лучше всего нам бывало, когда мы оставались одни. К счастью, таких дней было много.

Обычно я вставал первым. Выходил из дома, обходил босиком, в одних трусах, наш дачный участок, чувствуя приятный холодок обильной росы на мягкой траве. «Значит, дождя сегодня не будет», – мысленно говорил я себе.

Сполоснув лицо у умывальника, приделанного на улице к перилам крыльца, я возвращался в дом помолиться. Потом выходил на закрытую, просторную веранду и готовил завтрак.

Чувствуя запах кофе через приоткрытую дверь в дом, со своего второго яруса нашей кровати спускался Дмитрий. И по его взглядам, по его осторожным словам, по его доброму ко мне отношению я чувствовал, что он мне заменяет в этот тяжёлый период жизни и мать, и отца (которых у меня уже тоже не было), и старшего брата (которого у меня никогда не было). Не мог он мне заменить, несмотря на всю свою доброту, только Наташу. И мы оба очень хорошо понимали это.

После завтрака Дмитрий обычно уходил в дом рисовать, а я, убрав посуду, старался за нашим круглым столом на веранде хотя бы часа два поработать. Тем более что дал себе слово выпустить книгу, посвящённую Наташе, к годовщине её ухода из этого мира, намереваясь предварить эпиграфом из Василия Андреевича Жуковского: «О милых спутниках, которые наш свет своим сопутствием для нас животворили, не говори с тоской: их нет; но с благодарностию: были»… Однако написать что-то новое я долгое время просто не мог. И порою просиживал по полдня за чистым листом бумаги, на первозданную белизну которого, время от времени, при воспоминании о Наташе, начинали капать слёзы. В такие минуты мне хотелось разреветься по-настоящему, как в детстве, в полный голос, но я сдерживал себя, чтобы не расстраивать Дмитрия, ведь дверь с веранды (где я пытался работать) в дом была, по-прежнему, полуоткрыта. Так что это бывали тихие слёзы…