Владимир Максимов - Живая душа

– Да и кошку жалко, – откликнулась Надежда Сергеевна, – мучается бедная без кавалера. А так, глядишь, котятки появятся. Потомство от нашего Василия пойдёт. Вы точно зайдёте сюда в декабре? – почти строго спросила она меня.

– Точно. У нас это в рейсовом задании записано.

– Тогда мы вот как сделаем, – решительно проговорила она. – Вы нам даёте наволочку муки, мы вам – кота. А в декабре Ваську вернёте. Уж полтора-то месяца мы без него как-нибудь проживём. Как думаешь, Коля?

– Давай выручим студента и Мусю, – добродушно улыбнулся он.

– А я у пограничников творожка возьму, – поделилась своими планами Надежда Сергеевна, – и к вечеру ватрушек настряпаю. А то муки у нас почти не осталось.

Надежда Сергеевна достала из комода чистую наволочку, а из сеней принесла холщовый мешок.

– Пока я переодеваюсь, он тут в комнате согреется, – указала она на мешок, брошенный у печки. И, обращаясь ко мне, попросила: – Вы уж не обижайте там нашего Ваську.

Надежда Сергеевна удалилась в соседнюю комнату. И порою за занавеской в дверном проёме, отделяющем горницу от другой комнаты, вырисовывался её изящный контур. И мне стоило немалых усилий не смотреть туда.

Вскоре она вернулась в гостиную. На ней был белый грубой вязки свитер и синие спортивные брюки с начёсом. На ногах – уже другие серые шерстяные носки.

В этом наряде она выглядела очень моложаво и отчего-то задорно.

Сняв с печки лыжные ботинки, присела на лавочку у двери. Когда со шнуровкой было покончено, достала с полочки вешалки у входной двери, такую же, как у меня, из тонкой шерсти красную вязаную шапочку и такого же цвета перчатки.

– Ну, я готова, – как будто виновато сказала она. – Я на лыжах до моря скачусь и буду вас там у баржи ждать, – обернулась она ко мне. – А вы уж тут сами без меня кота заберите. Да, ещё, – вспомнила она, – Коля, запиши Игорю, как с нами связаться. Пусть их радист нас известит, если у Муси котятки появятся. А Ваську вы, пока в море не выйдете, из каюты не выпускайте, – снова обратилась она ко мне. – А то он у нас бегучий. Даже здесь поначалу всё норовил куда-то удрать, да собаки пограничные его шуганули… И сгущёнки ему давайте. Он её очень любит, как и я, – отчего-то слегка смутившись, добавила она.

Надежда Сергеевна вышла из дома. Николай Михайлович передал мне листок с их координатами.

– Это радисту отдайте. Он всё поймёт, – проговорил он, глубоко вздохнув, и вновь обернулся к рации, чтобы не видеть, как я буду забирать кота.

Через несколько минут по собственным следам, с котом в мешке, нередко вновь утопая в снегу, я направился к бухте. Иногда кот начинал неистово и молча дёргаться в мешке, и мне было жаль его. А потом, будто израсходовав силы, он так же внезапно затихал, словно засыпал или чутко прислушивался к хрусту снега под моими ногами.

Рядом с тропой двумя прямыми стрелами вниз уходила свежая лыжня. И я невольно вновь и вновь размышлял о Надежде Сергеевне. О её доброте. И о том, что нужно, наверное, очень любить друг друга, чтобы жить вот так, вдали от всех и от всего. От больших городов, от друзей, от театров, да и просто асфальтированных улиц…

Когда я подошёл к судну, кок уже передавал через борт Надежде Сергеевне, стоящей на барже, заполненную мукой наволочку. Она аккуратно, чтобы не испачкаться белой мучной пылью, встав на цыпочки, приняла раздутую наволочку и, присев на корточки, аккуратно поместила её в солдатский вещевой мешок, завязав его сверху лямками. Уже с вещмешком за спиной она сошла с баржи. Привычно сунула носки ботинок в крепления лыж и, нагнувшись, закрепила их.

– Ну, я побежала, – негромко сказала она, стараясь не смотреть на мешок за моей спиной. – Всего вам доброго, – положив мне руку на грудь, поспешно проговорила Надежда Сергеевна. И, уже надев на руку перчатку, добавила: – Не забудьте, что обещали сообщить о потомстве и Ваську вернуть.

По-видимому, услышав голос хозяйки, кот отчаянно, но, как и прежде, молча задёргался в мешке. И я, чтобы она не видела его метаний, продолжал держать пленника за спиной, пытаясь придать себе при этом беспечный вид и стараясь не шататься из стороны в сторону от сильных и упругих толчков в спину.

Надежда Сергеевна какое-то время ещё постояла в раздумье, а потом, не очень весело улыбнувшись, продолжила:

– Не забывайте нас и своего обещания, – снова напомнила она о возврате кота. – Очень надеюсь увидеться с вами в декабре. В этом таинственном месяце воскресения нового времени и новых надежд… – Она немного помолчала, а потом добавила: – Если уведомите нас о своём прибытии заранее, я напеку своих фирменных пирожков с брусникой и угощу вас. Надеюсь, что до свидания?

– До свидания, – ответил я. Беспечного вида и голоса у меня явно не получалось, потому что мне хотелось сказать ей что-то очень хорошее, важное. И я уже намеревался это сделать. Но тут у борта судна появился Николюк и весело заорал:

– Принёс жениха, студент?

Я ничего не ответил, утвердительно кивнув головой. А Надежде Сергеевне, сильно оттолкнувшейся лыжными палками и тронувшейся в обратный путь, всякий раз махал свободной рукой, когда она оборачивалась.

Метров через пятьдесят, на взлобке горушки, она тоже помахала мне в ответ лыжной палкой и стремительно скрылась в низинке распадка.

«Ну вот, и Надежда исчезла», – грустно подумал я.

– Чего застыл-то, как памятник первопроходимцам? – хохотнул своей шутке начальник рейса. – Давай на судно, скоро отходим! – Когда я поднялся на борт, он заторопил меня: – Пойдём жениха поскорее к невесте в кают-компанию отнесём, пусть он её оприходует.

– Нет, – твёрдо ответил я. – Пока не выйдем в море, кот будет у меня в каюте. И распорядитесь, пожалуйста, чтобы кок выдал мне для него банку сгущёнки.

– А не слипнется у него ничего от банки сгущёнки? – попробовал иронизировать Николюк, но потом, взглянув на меня, уже без всякого ехидства добавил: – Ладно, скажу. Делай, как знаешь.

В море выяснилось, что Муся совсем не интересует Ваську. Он бродил по судну, принюхивался к незнакомым запахам. С удовольствием ел сгущёнку. А от настойчивых попыток обольстить его различными прогибами спины, томным мяуканьем и тому подобными кошачьими хитростями отмахивался лапой, норовя ударить Мусю по носу. А порою просто убегал, просясь ко мне в каюту.

Я впускал его, предоставляя кров и харч в виде сгущённого молока, когда он подолгу не покидал каюту. Подумывал даже поставить ему лоток с газетными обрывками для малых и больших нужд. Однако мой «сокамерник» категорически этому воспротивился. «Ещё запаха кошачьей мочи нам тут не хватало!» – отреагировал он на моё предложение, и мне пришлось с этим примириться.

Слыша, как за дверью каюты истошно орёт Муся, к стонам которой кот настороженно прислушивался, я успокаивал его: «В моей каюте, сударь, вы можете рассчитывать на полное политическое убежище и всякую защиту».