Джордж Сондерс - Десятое декабря [сборник]

Как бы то ни было, но в том октябре Энди де-факто вошел – по крайней мере для меня – в некий Зал славы, и с тех пор он, по сути, выведен из-под тщательного мониторинга его показателей, по крайней мере, я этого не делаю. В какое бы уныние он ни погружался, как бы ни уходил в себя (а я думаю, мы все заметили, что он пребывает в сильном унынии и уходе в себя после октября), вы можете заметить, что я не веду тщательный мониторинг его показателей; хотя за других и не могу поручиться, другие, возможно, мониторят и встревожены падением показателей Энди, хотя вообще-то я думаю, они этого не делают, это было бы несправедливо; и поверьте мне, если я что узнаю об этом, то определенно сообщу Энди, а если его депрессия не позволит ему выслушать меня, то я сообщу Джанис.

Что касается того, почему Энди пребывает в таком унынии, мое предположение состоит в том, что у него нервный срыв, он начал сомневаться в правильности своих действий в октябре – и, вау, разве это не было бы позором, безнадежным проигрышем, если Энди, завершив тот рекордный октябрь, принялся бы рыдать по этому поводу? Разве рыдания могут что-нибудь изменить? Разве действия, совершенные Энди в смысле выполнения им порученного ему мною задания в Комнате 6, можно изменить рыданиями, разве показатели на стене в Комнате отдыха могут от этого чудесным образом упасть, разве люди, выходящие из Комнаты 6, снова прекрасно себя чувствуют? Мы отлично знаем: нет, не чувствуют. Никто не выходит из комнаты 6, чувствуя себя превосходно. Даже вы, друзья, вы, кто делает в Комнате 6 то, что необходимо делать, не выходите оттуда в суперпревосходном самочувствии; я это знаю, я-то точно делал в Комнате 6 вещи, которые не приводили меня в восторг, поверьте, никто не пытается отрицать, что Комната 6 бывает отвратительной, наша работа очень нелегка. Но вышестоящее начальство, те, кто спускает нам предписания, видимо, считает, что работа, которую мы ведем в Комнате 6, не только тяжелая, но и важная, и я подозреваю, именно поэтому они стали вести тщательное наблюдение за нашими показателями. И поверьте, если вы хотите, чтобы Комната 6 стала еще более отвратительной, то переживайте по этому поводу до, после и во время работы, – и тогда она в самом деле превратится в черт знает что, плюс ко всем вашим переживаниям показатели упадут еще ниже, и догадайтесь, к чему это приведет: Это просто исключается. Мне недвусмысленно заявили на Секционном заседании: наши показатели больше не должны падать. Я сказал (а для этого потребовалось известное мужество с учетом атмосферы на Секционных заседаниях): Послушайте, мои люди устали, мы заняты тяжелым – как физически, так и психологически – трудом. И поверьте мне, в тот момент на заседании воцарилась мертвая тишина. В буквальном смысле мертвая. И взгляды, которыми меня мерили, не были доброжелательными. И мне недвусмысленно напомнили – сделал это сам Хью Бланчерт, – что наши показатели не должны падать. И попросили напомнить вам – напомнить нам, всем нам, включая и меня, – что если мы не сможем очистить назначенные нам «антресоли», то не только для очистки этих «антресолей» будет привлечен кто-то другой, но и мы сами можем оказаться на этих «антресолях», стать этими «антресолями», а кто-то другой навалится на всех нас со всей хорошей положительной энергией. И в это время я думаю, вы можете себе представить, какое сожаление вы будете испытывать; на ваших лицах будет написано то самое сожаление, которое мы иногда видим в Комнате 6, это сожаление на лицах «антресолей», когда их вычищают; и потому прямо и резко прошу вас делать все возможное, чтобы не оказаться «антресолями», которые нам, вашим бывшим коллегам, придется очищать очищать очищать, не оглядываясь, используя всю нашу положительную энергию в Комнате 6.

Мне это ясно дали понять на Секционном заседании, и теперь я пытаюсь донести это до вас.

Я вас убеждал и убеждал, но прошу вас, все, у кого есть сомнения, сомнения в том, что мы делаем, приходите в мой кабинет, и я покажу вам фотографии этого невероятного кита, которого мы с сыновьями подняли, используя нашу хорошую положительную энергию. И, конечно, информация о том, что вас одолевают сомнения и вы приходили ко мне в кабинет, не выйдет за стены моего кабинета, хотя я уверен, мне даже не нужно это говорить кому-либо из вас, ведь вы знаете меня все эти долгие годы.

Все будет хорошо и все будет хорошо и т. д., и т. п.

Ал Рустен стоял в ожидании за бумажным экраном. Нервничал ли он? Да, немного нервничал. Хотя, вероятно, не так сильно, как нервничало бы большинство людей. Большинство людей, вероятно, к этому моменту намочило бы штаны от страха. Намочил ли он штаны? Пока нет. Хотя, черт побери, он вполне мог бы понять, если бы кто-либо и в самом деле…

– Взбодримся! – прокричала конферансье, блондинка-чирлидер, староватая для косичек, которыми она размахивала, изображая зачем-то ходьбу на месте. – Мы здесь сегодня боремся с наркотиками или что? Боремся! Разве мы, деловые люди, одобряем наркотики для наших детей? Ни в коем разе, не одобряем, мы категорически против наркотиков! А сами мы потребляем наркотики? Ребята, те из вас, кто сегодня присутствует здесь, верьте мне, когда я говорю: не употребляем. И никогда не употребляли! Потому что я как человек, который зарабатывает на жизнь фэншуй, не смогла бы продавать фэншуй, одурев от кокаина, потому что мое дело – различать энергетические поля, а если вы сидите на кокаине или марихуане или даже если вы пьете слишком много кофе, энергетические поля теряют четкость, поверьте мне, я знаю, я раньше курила!

Шел дневной аукцион местных знаменитостей, а местной знаменитостью становился любой простачок, настолько глупый, что говорил «да», когда к нему обращалась Коммерческая палата.

– Вот почему мы здесь собираем деньги для «КрэкуНет» и их антинаркотических клоунов! – кричала блондинка. – Таких, например, как мистер СкорПом, который во время урока рисует такую штуку, которая начинается как трубка для курения кокаина, а заканчивается как гроб. И я считаю, это очень верно!

Ларри Донфри из компании по продаже недвижимости «Ларри Донфри» стоял поблизости в плавках. Донфри был хороший парень. Хороший, но не без изъяна. Не слишком умный. Всегда загорелый. Был ли Донфри привлекателен? Симпатичен? Кто-нибудь счел бы Донфри симпатичнее его, Ала Рустена? Откуда ему знать? Нравились ли ему мужчины? Можно ли было его назвать экспертом по мужской красоте?

Нет, ни теперь и никогда прежде мужчины ему не нравились.

Да, в выпускном классе школы был период, когда его несколько беспокоило, что ему вроде бы нравятся парни, и он постоянно проигрывал в соревнованиях по борьбе, потому что вместо того чтобы концентрироваться на захватах, он всегда мысленно оценивал, болит у него в штанах от того, что у него слабый торчок, или от того, что конец вылез из ширинки; а один раз он почти не сомневался, что у него слабый торчок, поскольку его лицо было прижато к напряженным мышцам Тома Рида, которые пахли кокосовыми орехами, но после занятий, поразмыслив об этом в лесу, он понял, что иногда у него случался слабый торчок, когда у него на коленях, греясь в солнечных лучах, сидел кот; это доказывало, что у него не было никаких сексуальных чувств к Тому Риду, потому что он наверняка знал, что не испытывал никаких сексуальных чувств к коту, поскольку даже и не слышал никогда, чтобы где-то говорилось о такой возможности. И с того дня каждый раз, когда он ловил себя на том, что размышляет, нравятся ли ему парни, всегда вспоминал, как тогда, после очистительного осознания, что парни привлекают его не больше, чем коты, восторженно шел по лесу, сшибая шляпки грибов и испытывая громадное облегчение.