Наталья Мелёхина - Железные люди (сборник)

Потом уж бригада за нее заступилась, но до этого братского заступничества бывали месяцы, в которые каждую копейку считала, сколько их на день-то потратить можно. Конфеты шоколадные для Валерки только с зарплаты купить могла. «Вот и лисонька для своих детушек счёт ведет», – разогнулась Евгения Ивановна, подняв последнее перо под насестом, да забыла про свой гигантский рост, приложилась с маху головой о жердь для петуха. Больно! Искры из глаз полетели! А с ними и слёзы! «Матушка Богородица, матерям защитница! Спаси и помилуй! И к чему такой уродилась? Всю-то жизнь только кланяйся! Да лбом бейся!» – Она села прямо в сено у поросячьей стайки и размазала перьями по лицу-арбузу непривычные для нее и, наверное, потому такие крупные соленые капли. Посидела немного, пришла в себя. Тяжело по мосту протопала в избу и, едва открыв дверь, велела Валерке:

– Лису не трожь! Не смей бить – пусть живет!

– Ты чё, мать? – удивился Валерка, от неожиданности со звоном уронив на пол латунную гильзу. – Она ж куриц утащила! – И споткнулся взглядом о материно влажное лицо. В ручище у Евгении Ивановны утопал белый «букет» из куриных перьев, ни дать ни взять букет невесты. – Ты чего, мать, упала или ударилась? Больно тебе? Ма-а-ам, ты чё?

– А ничё. Мать она. Всё у ней посчитано. И колоду новую поросятам сколоти. У старой край отъели.

Валерка послушно и как-то стыдливо, второпях, засунул охотничьи принадлежности в сейф и выскочил поглядеть на якобы обглоданную поросячью колоду, которую сам же и заменил на новую еще вчера днём.

Доярки, ждавшие колхозный автобус на деревенской остановке в Знаменье, издалека напоминали разноцветных курочек. Сегодня женщины надели самые красивые свои платья, а поверх накинули легкие ветровки и плащи – розовые, красные, бордовые…

Мужики, тоже принарядившиеся, в выходных костюмах, курили чуть в отдалении, чтобы не травить никотином женщин. Знаменские собрались в райцентр на восьмидесятилетний юбилей колхоза «Новый путь». Конечно, назывался он теперь не колхоз, а ЗАО, но у крестьян эти юридические тонкости вызывали лишь саркастическую усмешку. Как метко выражался председатель Викентий Палыч: «Тремя-то буквами в народе сами знаете что называют. А мы – колхоз!»

Колхозников-передовиков ждал концерт и вручение премий. Весенница в «Новом пути» еще не началась: поля пока не просохли, и решено было торжество в честь юбилея провести до посевной, чтобы подбодрить народ перед тяжелой работой.

Апрельский вечер выдался по-летнему погожим, ласковым. Доярки грелись на предзакатном солнышке и болтали, коротая ожидание. Вологодское оканье, звучавшее в их речи, только добавляло сходства с умиротворенным квохтаньем кур. Но скажи об этом женщинам, они бы не обиделись.

– Зря нас, баб, так обзывают. Курица – самая полезная птица и есть в хозяйстве! – безапелляционно заявила Анютка, молодая доярка, недавно победившая в районном конкурсе операторов машинного доения. – Вот дадут сегодня премию, куплю десяток молодух на лето. С красным пером, огненных, чтоб глаз радовали!

– А почем нынче молодушки, не слыхивала, Анютка? – поинтересовалась Евгения Ивановна, колхозный ветеран, трактористка с огромным стажем. Это была гренадерского роста женщина с некрасивым рябым лицом. – У нас лиса-то подчистую весь курятник нарушила!

– Да ты что! – на все голоса заохали бабы, и создалось полное звуковое ощущение переполоха в курятнике.

– Пробралась ночью и десять штук унесла вместе с петухом, – всегда крайне немногословная Евгения Ивановна все же добавила в свой рассказ несколько скупых деталей.

Бабы знали, что большего от нее все равно не добиться, поэтому и расспрашивать молчунью не стали. А любопытство распирало! И каждая решила, что позже вызнает все, что надо, у невестки Евгении Ивановны.

– Евгения Ивановна, я слыхивала, что в райцентре будут продавать кур на майские праздники, – поделилась новостями Анюта. – В прошлом-то году по сто семьдесят рублей молодухи были, а в этом-то, говорят, по двести уж привезут.

– Хватит ли ветеранской-то премии? – озабоченно покачала головой Евгения Ивановна.

– Должно хватить! По сто рублей аккурат за каждый год работы заплатят, а у вас стажу не меньше сорока лет! Так что рано переживать! На двадцать кур хватит! – подбодрила-посчитала в уме Анютка. Бабы, включая Евгению Ивановну, рассмеялись.

– Мне и десяти достаточно! – махнула рукой старая трактористка. Бойкой Анютке переживать тоже было не о чем: как победительнице районного конкурса ей полагалась очень солидная премия.

– Анька, да что ты все о курах? Пока мы молодые, гулять надо! Я вот на юг поеду. Что мы все, кроме навоза да скотины, видим? Премию – и ту на кур тратим! Нет уж – я на море поеду! И дочку свезу. В Туапсе. Куда в прошлом году Никитины ездили, к той же тетке, что там им на берегу моря квартиру сдавала. Никитины у нее визитку взяли, – поделилась своей мечтой еще одна молодая доярка Танька Смирнова.

Ее стадо по надоям заняло второе место по району, и она тоже рассчитывала на приличное вознаграждение от начальства.

– А войны-то там нигде поблизости нету? – встревожились бабы.

– Нету. Россия это, Краснодарский край! Не Чечня, не Украина! – успокоила Танька.

Тут подошел автобус, бабы и мужики, обмениваясь шутками и смеясь, стали заходить внутрь, занимать места. Все, особенно молодежь, находились в приподнятом настроении в предвкушении праздника.

Рядом с колхозным кузнецом дядькой Толей робко примостилась на краешке сиденья скотница Ритка Коробова, худая как щепка.

– Анатолий Иваныч, мне сегодня премию дадут небольшую, так не сделаете ли оградку на могилку для отца нашего? Памятничек бы небольшой – просто как тумбочку бы хоть такую с крестиком. В город мы ездили, в ритуальный магазин, да больно уж дорого там спрашивают.

– «Тумбочка с крестиком», – повторил дядька Толя, усмехнувшись. – Да какие же, Рита, на кладбище могут быть тумбочки?! Это ведь не спальня тебе!

– Да не знаю я, как называется-то это, – пригорюнилась Рита.

Она выросла в многодетной семье, а теперь одна без мужа растила сына. В ранней юности влюбилась Ритка без оглядки в своего одноклассника Тоху Семёнова из большого поселка Первач, где находились средняя школа и администрация колхоза. Тоха был единственным сыном в обеспеченной семье. Мать его работала главным экономистом. После школы Тоха собрался в институт поступать и жениться на Ритке отказался. Тохина мать после выпускного все совала Ритке деньги на аборт, но девчонка греха на душу не приняла. В институт Тоха поступил в Москве да там и остался после учебы. А его семья здесь, в Вологодской области, Ритку и сына ее признать за своих отказалась. Ритка и не напрашивалась. Стоило ей вспомнить, как Тохина мать в школьном цветущем саду пихала суетно ей в руки тысячные бумажки на аборт, так с души воротило. После декретного отпуска Ритка пошла на ферму скотницей работать. Образование у нее так и осталось – одиннадцать классов, но в скотники и с таким принимали. Ритке было чуть больше двадцати, но выглядела она на все тридцать пять. Жиденькие светло-русые волосенки перед праздником она постаралась уложить в прическу, не иначе завивалась на бигуди, но сделала это неумело, и кудри почти развились и рассыпались кое-как. Другие бабы слегка накрасились, а Ритка обошлась и вовсе без косметики. На ногах у нее были короткие резиновые сапожки, а не туфли, вместо вечернего платья – старомодный розовый костюм с юбкой, не иначе доставшийся в наследство от матери, умершей от рака пять лет назад.