Наталья Мелёхина - Железные люди (сборник)

Дядя Гриша от этой исповеди аж онемел, а Димка в полной тишине витиевато выругался длинными непечатными фразами.

– Анзур, ты что, одурел?! Ты на родину хотел? А я чё – не хотел?!

Анзур покраснел и намертво вцепился в шапку. Летом они обсуждали не только скачки цен на железный лом, но и стоимость авиаперелётов да рост тарифов на железной дороге. Дядя Гриша выручку собирался потратить на билеты в плацкарт, и Анзур знал об этом. Как магнит железо, тянула дядю Гришу к себе вторая жаркая родина. К тому же он осознавал, что из-за болезни каждая такая поездка может стать последней в его жизни. Из-за невыплаченных вовремя денег дядя Гриша в Хадыженск не попал, а ведь мечталось, что нынче летом поедет он туда не один: внуков хотел свезти, чтоб поклонились корням своего рода.

– Вломить ему, да и всё! – вынес вердикт Димка, вновь сжав ржавые кулаки.

И тут Анзур неожиданно заскулил и схватился за левую щёку. Из глаз у него вышибло слёзы.

– Ой, ой, ой… Больно-то как! Зуб у меня, зуб!

– А не хрен было этот зуб в залог отдавать! – припомнил дядя Гриша. – Бог-то все видит! Что наш Христос, то и ваш Аллах!

Анзур достал из кармана потрепанной куртки целлофановый пакет, в котором бережно были упакованы деньги.

– Прости, Гриша! Прости, Дима! – протянул он деньги Димке.

Тот взял пакет и, демонстрируя полное недоверие, громко начал пересчитывать бумажки под легкое постанывание Анзура. У дяди Гриши от этих звуков и только что перенесенных переживаний заболело в животе. Кроме рака печени его еще с голодной юности мучила язва желудка.

– Танька, дай мне «омезину» [19] «Омезина» – капсула лекарственного препарата «Омез», используемого против боли в желудке. да запить! А дураку этому анальгина хоть выдай! – приказал хозяин дома.

– Не помогает анальгин, Гриша, – пожаловался Анзур. – Упаковку съел – не помогает!

– Так к зубному сходи, дурень! – презрительно бросил Димка.

– Не могу, Дима. Гражданства российского нет, полис не дают. И на платного врача – денег сейчас нет. Зима! Лом не сдает никто, – развел руками Анзур.

– Будешь так дела вести, тебе и летом лом не сдадут, – буркнул дядя Гриша.

– Да мы-то уж точно больше не сдадим, – хмыкнул Димка.

– Всё в «буханке» своей телепаешься по такой погоде! Ещё бы зуб не болел! До костей ведь, наверно, продуло. – Татьяна подала мужу капсулу «Омеза», а Анзуру всё же протянула таблетку анальгина. Он взял и пожаловался:

– Таня, неделю спать не могу. И дыры в зубе нет, а кажется, будто вся челюсть болит. И есть не могу, – чуть не плача, пожаловался скупщик.

– Как исть, когда зуб ноет! – покачала головой тетка Таня. – У меня, у маленькой, помню, до того зубы болели! А зубных врачей в деревне тогда и в помине не было. Бывало, заберусь на печку, лягу щекой на кирпичи, плачу! До того наплачусь, что так и засну. А как проснусь – легчает!

Она с ног до головы окинула взглядом Анзура и по-матерински вздохнула:

– Да уж! Исхудал, тощета! Лет-то тебе сколько?

– Тридцать семь.

– Сколько?! – ахнули разом и Димка, и дядя Гриша.

– А выглядишь старше меня, – с сомнением и легким торжеством произнес Димон.

– Так это… работал много. Дворником был, на стройке работал, на подшипниковом в Вологде работал… Теперь вот лом скупаю. Бизнес у меня.

– Пустил бы ты, Гриша, этого бизнесмена на печь погреться, – попросила вдруг тетка Таня. – Глядишь, зуб-то бы прошёл у него.

– Да щас! – фыркнул дядя Гриша. – Гланды мёдом ему не намазать? У меня у самого печень с утра разрывается, только печным теплом и лечусь.

И хозяин дома велел Анзуру:

– Скидывай свои боты да за спину ко мне на печь полезай греться.

– Зуб пройдет? – неуверенно переступил с ноги на ногу скупщик и с опаской посмотрел на Димку.

– Хрен его знает, – пожал плечами Димон, решив, что вопрос был адресован ему. – Но хуже так точно не будет. А то дык давай во двор выйдем – в раз выщелкну! Надо бы тебе вломить-то как следует!

После этих слов Анзур поспешно сбросил куртку, стащил ботинки и пошлёпал к печке, шмыгая носом. Он залез к стене за спину дяди Гриши и там растянулся на ветхой дырявой фуфайке, которая служила подстилкой поверх горячих кирпичей. Дядя Гриша продолжал ворчать и припоминал уже не только долг, но и другие промахи. Например, как спорил Анзур о весе последней партии черного металла, как не хотел повышать цену на алюминий, как пытался забрать за бесценок пакет медной проволоки…

Анзур слушал старого человека молча, смиренно. Ноющий зуб сначала задёргало еще сильней, нестерпимо, чуть не до крика, но следом за пиком боли накрыла всё тело теплая, блаженная волна, глаза сомкнулись сами собой, и скупщик провалился в сон впервые за всю неделю.

Проснулся он под вечер, и зубы уже не болели, но желудок свело от голода после недели вынужденного поста. Тетка Таня накормила Анзура супом из печки да напоила чаем с пирогами. Димка к этому времени ушел домой, и скупщик чувствовал себя гораздо спокойней в его отсутствие. Да и дядя Гриша больше не ругался и расспрашивал Анзура, почем зимой в Вологде черный да цветной металл, есть ли такие мужики в окрестных деревнях, что сохранили железный лом до декабря, чтобы сдать его по более высоким «зимним» ценам.

Отужинав, Анзур отправился обратно в Вологду. Он вышел из Гришиной избы к своей «буханке». Метель кончилась, и малюсенькая Паутинка с ее четырьмя жилыми домами утонула в сугробах, будто в снежной купели. Выяснило, и купол звездного неба стыл над деревней в строгом молчании. Со всех сторон наступала на Паутинку армия еловых лесов. Анзур оглянулся на Гришин дом. Изба бороздила океаны вологодского снега, подобно ковчегу Нуха, которого здесь называли Ноем. Ласково светились огни окон, Анзур плутовато, воровски оглянулся по сторонам и, пока никто не видит, неумело поклонился этому свету до самой земли.

Дядя Гриша тащил домой только что срубленную ёлку. Она, как дикая кошка, цеплялась колючими лапами за обледенелую дорогу, будто даже сейчас продолжала борьбу за жизнь, будто бы мстила за то, что ей придется погибнуть ради одной новогодней ночи, ради людского обычая.

Дядя Гриша боролся с ёлкой за каждый следующий шаг. Временами он припечатывал ее горячим отборным словечком. Материться так, как дядя Гриша, не умел ни один мужик в его деревне. В юности, когда дядя Гриша служил на флоте, боцман весьма охотно обучал салаг искусству брани. Как-то раз этот морской волчище на спор матерился десять минут, а матросы следили, чтобы за это время ни одно ругательство не повторилось. Боцман выиграл две бутылки кубинского рома и контрабандные джинсы.

Дядя Гриша мог бы выбрать деревце поменьше, но не стал. Дом у него был большой, и ёлка требовалась дому под стать: чтобы выше человеческого роста, чтобы хватило места встать в хоровод всем восьмерым внукам. Поэтому дед упрямо тянул за собой по обледенелой дороге такую же упрямую ель.