Эмили Фридлунд - История волков

– Так что же произошло в У-чёрта-на-куличках-вилле? – Он наклонился ко мне ближе и тихо промурлыкал в шею: – И кто же спас остальных собак?

– Нет! – оттолкнула я его. – Кто спас волков ? Их всех перестреляли.

Осенью я пошла в среднюю школу, мама перестала называть меня «гендиром» и начала звать «тинейджером». А все потому, что я частенько таскала журналы из кабинета секретаря школы – мне нравилось их читать: «Пипл», «Ас» или «Гламур». Я читала, как надо сушить волосы феном, чтобы они выглядели как после торнадо, я читала советы, как смазывать пряди специальным гелем, чтобы придать им «мокрый вид». Но у меня никогда не возникало желания проверить эти советы на себе. Мне просто нравилось читать про всякие таинственные процедуры, разбитые на этапы, а потом подытоженные в схемах и таблицах. Или, если в кабинете не оказывалось новых журналов, я брала в библиотеке книги по палеонтологии ледяного века и по истории электричества. Я обожала разглядывать рисунки волосяного покрова головы и скелетов, чертежи углов и уравнения, которые не понимала. Мама не видела, что я читаю такие книги, потому что ей было неинтересно все то, чем я занималась. Она же расставляла стеклянные банки и наполняла их джемом или записывала на розовую карточку очередную библейскую цитату, и если поднимала глаза, то глядела сквозь меня. До того как снять квартиру на пару с Энн в Миннеаполисе, я вообще не смотрела телик, но когда начала смотреть, то сразу узнала это ощущение: ты смотришь на человека, а он тебя в упор не видит.

Иногда она видела, что я читаю, и заглядывала в книгу через мое плечо.

– Это домашнее задание? – спрашивала она, изумленно качая головой. Я знала: ей хочется, чтобы я хорошо училась. Но при этом она хотела, чтобы я добивалась успехов так, как она сама привыкла – с отвращением к процессу. Ее расстраивала мысль, что я стараюсь.

– Ой, ну ты становишься прямо профессором, знаешь? Надо раздобыть тебе мантию! – И она рассматривала в моей книге рисунок велоцераптора со стрелочками, указывающими на разные кости его скелета. Казалось, она на тридцать процентов удивлена и, может быть, даже обрадована, но на семьдесят процентов порицает и презирает меня.

– Не смотри на меня так! – обычно говорила она со смехом.

Мне было двенадцать. Всю жизнь я смотрела на нее так, что это ей не нравилось, – но я же не нарочно.

– Ты в мантии будешь выглядеть очень внушительно, как папа римский! – Она сделала большие глаза. – Да шучу я. Послушай, я же не утверждаю, что никакой системы нет. Я совсем не то имею в виду. Я только говорю, что есть порядок более высокого уровня, чем школа, и тебе стоит обратить внимание на относительную ценность вещей. Бог, человек, бюрократия, домашнее задание. – Она вздохнула. – Когда тебе говорят в школе: сделай вот это домашнее задание, а потом еще, и еще, и еще, тебе надо понимать, очень важно, что ты это понимаешь, что это не те ступеньки, которые ведут тебя выше и выше. Это только иллюзорное движение вверх. Ты понимаешь, о чем я?

– Это еще что такое? – поинтересовалась она однажды, увидев на столе журнал «Пипл», раскрытый на статье о принцессе Диане. Меня какое-то время восхищала ее печаль, которую она, при всей своей красоте, не могла скрывать. Я читала про ее маленьких сыновей, про любовные интрижки ее мужа, про ее анорексию, про привычку красить губы двумя помадами сразу, про ее чулки и туфли. Я нашла одну статью, уже после ее развода, с составленным ею списком дел, где была такая строчка: «Думай позитивно, даже если тебе приснился дурной сон». Мне это нравоучение показалось достойным сочувствия, но еще и смелым, дерзким. Мама же с немалым изумлением переворачивала глянцевые страницы журнала, приговаривая: «И ты прочитала всю эту статью до конца? Не понимаю я тебя. И что тут можно вычитать?»

Однажды, перед переходом в седьмой класс, я вошла в туалет и встретила там Сару-фигуристку с другой девчонкой, которая втирала в волосы гель с блестками. Это была Лили Холберн, и вид у нее был несчастный. Ее гладкие черные волосы стояли сзади колом.

– А, Чудачка! – бросила мне Сара, но она смотрела на меня скорее с интересом, чем с отвращением, и внимательно оглядывала мое лицо в поисках лопнувшего волдыря. Но ничего не обнаружила, кроме разве что пятна под глазом, которое было чуть менее загорелым по сравнению с остальной щекой.

Лили сожмурила один глаз – по ее лбу поползла струйка геля.

– Приветик, – сказала я опасливо.

Я знала, что Сару в школе уважали. Говорили, что ей удалось сделать двойной аксель на одной ноге, с полным поворотом, – и я поверила. Ее тело было как упругая влажная ветка, и ее тугие мышцы напоминали сжатую пружину, мощную и немного опасную. Все сходились на том, что еще немного – и она овладеет тройными прыжками, и эти тройные магически преследовали ее как тень, где бы она ни появилась, висели над ней как нимб. Тройной сальхов, тройной тулуп, тройной флип, тройной лутц… А это все означало: чемпионат Великих озер, чемпионат Среднего Запада, национальный чемпионат, мировое первенство…

Лили, наоборот, была совсем не спортивной. И все же Сара с ней подружилась, вскоре после смерти матери, и убедила ее и двух других среднесимпатичных девчонок, причем обе были блондинками, записаться в группу синхронного катания. Не по доброте душевной: у Сары был свой интерес. Лили больше не называли Индеанкой, и никто не называл ее умственно отсталой, как бывало раньше.

– Команде «Лунеттс» требуются люди с формами , – улыбаясь, сообщила ей Сара.

Она имела в виду: с сиськами .

Вот почему Лили сейчас стояла перед зеркалом в туалете седьмого класса, а липкие пальцы Сары копошились у нее в волосах, размазывая блестки по прядям, и клякса геля растекалась по ее щеке. У «Луннетс» вечером была игра в Дулуте.

– Лил, нечего таращиться на Чудачку, – упрекнула ее Сара, когда я протиснулась мимо них в кабинку. – Ты же знаешь, отец подвергает ее пыткам просто забавы ради. Так обычно поступают в секте, в которой она выросла. Ей жгут лицо расплавленным воском. Ее заставляют писать на травку, и она не умеет пользоваться унитазом.

Карие глаза Лили встретились с моими в зеркале. На мгновение у меня возникло ощущение, что я вижу себя, и, увидев свое собственное осунувшееся лицо рядом с ее лицом, я даже вздрогнула.

– По-моему, с ее лицом все нормально, – заметила Лили. Она склонилась вперед, так что Сара невольно натянула ее пряди, словно вожжи.

– Я же видела, что они с ней сделали! А ты не видела? Не видела?

– Нет, – ответила Лили.

Я ни слова не проронила. На полу в кабинке лежал ворох одежды, брошенной при переодевании впопыхах. Джинсы, бюстгальтер с мягкими чашечками и скомканные белые трусики. Я отодвинула носком одежду, присела, но не смогла ничего из себя выдавить.