Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

Максим: Неужели ты так корыстна?

Алиса: Ещё бы, а то наберут взаймы. Потом ходи по пятам, чтобы вернули. Кредиты отравляют жизнь.

Максим: Так нечего давать.

Алиса: У моего рта теперь даже поцелуя не выпросишь. Без любви.

Максим: Правильно. Никогда не целуй нелюбимых. Ты можешь отравиться.

Мы сидели на гранитных плитах набережной, точнее, сидел я, опершись о парапет, а она укрывала своим телом мои колени. Наши взгляды купались в Неве.

– Представляешь, что когда-нибудь мы окажемся по ту сторону таких же плит.

– Смерть меня не пугает. Лет сто двадцать мне хватило бы, я думаю.

– А что пугает?

– Раньше пугала старость. А теперь нет, хочу ощутить, что ощущает женщина увядая, чувства которой уже никому не нужны. Как ты думаешь, что?

– То же самое, что недельная роза в вазе со старой водой, где вода – это её среда, – смотрел я на проплывающие кораблики. Они махали нам руками, то ли завидовали, то ли здоровались.

– Нет никакого кризиса среднего возраста, да, и что такое кризис среднего возраста. От двадцати пяти до пятидесяти, кризис может быть только творческий или экономический, скорее даже только экономический, причём как от недостатка денег, так и от избытка. И последний практически неизлечим, так как не к чему стремиться, но мне до последнего было далеко, я занимался самоидентификацией, рассматривая свою жизнь то в микроскоп, когда чувствовал себя ничтожеством, то в телескоп в приступах величия.

– Неприятности – это своего рода аллергия на внешнюю среду. А что касается твоего кризиса среднего возраста, то пройдёт.

– Разве я сказал, что моего? – прикрывал я своими ладонями её грудь от лишних взглядов, будто та стеснялась того, что была сегодня без бюстгальтера.

– Мне показалось, что твоего.

– Когда?

– Завтра.

– Почему именно завтра?

– Сегодня среда, завтра четверг.

– Ну, здесь я должен смеяться? – засмеялся я нарочито громко.

– Тебе не обязательно, у тебя же кризис.

– Желёзка внутренней секреции знает о секретах всех. Сегодня поехал на работу в автобусе, подумал, что живу остановками, жизнь из окна автобуса идёт медленней. Люди сидели покачиваясь в такт дирижёру, в руках которого вместо палочек был руль. Надо сказать, что вёл он бестактно. От того пассажиры нередко дергались, наступали друг другу на ноги и даже падали. Оркестр играл рок-н-ролл в прямом смысле. Климат в оркестре был плохой, дирижёра откровенно не любили, поэтому утечка кадров всё больше опустошала автобус.

– Ты у Томаса научился?

– Чему?

– Цепляться за слова. Только он это делает как человек, а ты как человек-паук, ты цепляешься за слова, покоряя вершины, где терпят бедствие души людей, – подняла Алиса ладонь в небо, пытаясь защититься от солнца.

– Что, послелюбовная депрессия?

– Угу. Только влюбившись, можно ясно ощутить, насколько ты глупа, уязвима, шальна, насколько ты баба, в самом прекрасном смысле этого слова.

– Баба?

– Да. У тебя есть какая-нибудь микстура?

– Мужик.

– Не, мужик у меня есть, – положила Алиса свои руки на мои ладони. Теперь у её груди была двойная защита.

– Тебе срочно нужен карантин: на море, к солнцу, к манго, к себе. Выстираешь бельё прошлых отношений и развесишь на ниточке горизонта вместе с мечтами. Тёплое море – это форточка, через которую можно проветрить твои мозги.

– Мужчинам легче. Они умеют переспать свои проблемы или замолчать. Женщина всё время ляпнет какую-нибудь ерунду. Надо бы тоже научиться, – закрыла Алиса глаза солнцу и скоро задремала. Волосы вытекали из её головы на мои руки. Я боялся пошевелиться, чтобы не разбудить Алису. Только убедившись, что она спит, я тоже мог спокойно закрыть глаза, какое-то отцовское чувство проявлялось во мне всякий раз, когда я видел её спящей.

Она не спала:

– Если бы ты знал, как я тебя ненавижу… Иногда.

– Я знаю, ненависть всегда была хорошим аперитивом для жаркой постели.

– С тобой хорошо заниматься глупостями, переворачивая постели и общую картинку мира, но жить, нет, растить детей я буду с тем, кто твёрдо стоит на ногах, каким бы слабоалкогольным не показался мне этот коктейль…

– А я?

– А ты сидишь? – посмотрела она на меня одним хитрым глазом.

Я поцеловал Алису, уловив её призыв к действию.

– Ты знаешь что губы в двести раз чувствительнее, чем пальцы?

– Пальцы берут количеством.

– Знаешь, о чём сожалеет моя шея?

– Что она не умеет целоваться.

– Мне кажется, твоя научилась, – прижался я к её шее щекой.

– Страшно? Неужели мужчины боятся женщин?

– Да, особенно настоящих. С ними всё по-настоящему.

– Ты опять про мужика?

– Я про холестерин.

– В смысле.

– Доказано, что уровень холестерина напрямую зависит от мужчины. Чем вреднее мужик, тем выше уровень холестерина у женщины.

– Так что позаботься о моём здоровье, – повернула Алиса голову, и наши губы встретились.

– Так что позаботься о моём здоровье.

– Хорошо, как прошли выходные?

– Прямо по мне.

Она варила какао, почти голая. Она переминалась у плиты с одной стройной ноги на другую, не менее стройную. Я – сама тишина, стою в проёме двери и не дышу, чтобы не опьянеть от запаха и не выдать себя. Между нами встала прозрачная плита шоколадного аромата.

– Что, нравлюсь? – спросила она меня неожиданно, даже не повернув головы.

– Нет.

Я сел за стол.

– Какао хочешь?

– Нет.

– Тебя заело?

– Да, – встал я, достал из холодильника и открыл шампанское.

– Давай не будем его пить, какао, пусть просто пахнет.

– Для кого же я старалась?

– Для атмосферы, – разлил я вино по бокалам и мы стали медленно втягивать в себя углеродный бисер, будто хотели нанизать одно веселящее ожерелье.

– Приятное.

– Икры не хватает.

– Пузырьки – это и есть икра.

Мы сидели за столом в окружении Майлза Дэвиса, Алиса поджала под себя ноги и рассказывала мне увлечённо об открытии кинофестиваля. Потом, увидев, что я отвлёкся, помахала перед моим лицом ладонью:

– Глаза у тебя задумчивые какие-то.

– Просто головой думать надоело.

– Значит, ты меня не слушаешь?

– Уже весь внимание, – наполнил бокалы вновь. Глотнув ещё немного шампанского Алиса медленно вытянула ногу из-под стола и изящно, словно розу, положила мне на колени: – В чёрных колготках ноги выглядят бл…

– Да, возбуждающе, – положил я руку на её стройную конечность.

– Хочешь вторую? – хитро улыбнулась она мне.

– Сочту за честь.

В это же мгновение их уже было две. Я провёл рукой по обеим и почувствовал, как грубость моей кожи на ладонях начала цеплять колготки.

– Ну ты, будь поласковей, – подтянула она обратно к себе обе ноги.