Элисон Скотч - Мелодия во мне

Я улыбаюсь.

– Ну ты сейчас рассуждаешь прямо как Мими. Мы как раз недавно говорили с ней об этом.

– Да, у нас здесь полно своих доморощенных мудрецов.

Вес тоже улыбается, и мы оба погружаемся в такое приятное и необременительное для каждого из нас молчание.

– Я подумываю о том, чтобы продать дом, – неожиданно сообщает мне Вес, когда мы уже почти допиваем свой кофе.

– Правда? Но ведь это же дом твоей матери! Как можно?

– Знаешь, меня сейчас очень мало что связывает с этим домом. У меня есть квартира в городе. Рядом с университетом. Для меня одного дом слишком велик, да и содержание его обходится чересчур дорого. А зачем мне делать ремонт или ухаживать за домом, если я здесь все равно не живу? Все уже в прошлом, и дом уже тоже стал частью истории.

Вес еще не успел закончить фразы, как что-то маленькое, но твердое ударяется о стол. Пробка отлетела от бутылки несколько дальше, чем предполагалось. И я тут же вспоминаю. Да, я моментально вспомнила, почему просила Тину Маркес показать мне ту квартиру. Потому что я твердо решила уйти от Питера, уйти самой, а не позволить ему бросить меня первым. И не важно, что я рассказывала по этому поводу Рори. Я не собиралась притворяться, что на дымящихся руинах, оставшихся от нашего с ним союза, можно выстроить что-то новое и прочное. Это мама делала вид, что ей удалось проделать такое в своем браке. И вот итог всех ее усилий. Отец бросил ее, бросил всех нас. И тут до меня доходит одна простая истина, от которой я даже цепенею. У мамы ни разу за всю ее жизнь не возникало желания бросить его самой . Даже тогда, когда на моих руках остались рубцы и синяки от его рук. Даже тогда, когда он каждое лето проводил с другой женщиной, которую, скорее всего, любил гораздо сильнее, чем маму. Итак, я попросила Тину подыскать мне новый дом. А что дальше? Что я собиралась делать дальше? Снова напрягаю свои извилины с такой силой, что слышу скрежет своих зубов, но в эту минуту Вес, словно почувствовав, что со мной творится что-то неладное, протягивает свою и сплетает пальцы наших рук, не давая моим эмоциям выйти наружу.

Вспомнила! Я собиралась снова заняться сочинением музыки. Растить своего ребенка и заниматься музыкой. Именно так я планировала собственное будущее. Играть на фортепиано, писать новые песни, петь их самой. Пожить какое-то время такой жизнью и понаблюдать за тем, к чему это может привести . Выходит, что новая Нелл появилась на свет уже тогда, еще до авиакатастрофы. Да, такой она стала еще раньше, и такая она сегодня. Но при этом все равно осталась дочерью своего отца. Выбрала себе для жилья студию, точь-в-точь похожую на его студию. Вот, пожалуй, из-за этого и происходили все наши баталии с Рори. А Питер тут был совсем ни при чем. И то, что она первой сообщила мне об его измене, тоже уже мало что значило для меня в ту пору. Ибо я уже все для себя решила и была готова хоть завтра уйти и из галереи тоже, чтобы начать свое собственное дело. Начать заниматься чем-то таким, что будет только моим и будет принадлежать мне по праву. Вместо того чтобы торговать произведениями человека, который совершенно ясно дал понять всем нам, его родным и близким, что он категорически отказывается кому-то принадлежать, причем в любом качестве.

Чувствую, что мне снова становится плохо. Это же надо! Всю свою жизнь я пыталась освободиться от своего отца, свести к нулю его влияние на меня как на личность, а на самом деле все эти годы плыла в его фарватере. Даже студию себе выбрала по образцу его студии, даже замуж вышла, получив в итоге те же проблемы, что были у них с мамой. И при этом упорно откладывала на потом то единственное, что любила больше всего на свете, не считая его, конечно. Вот так! Даже пытаясь убежать от отца, я все равно барахталась в его сетях. Включая и последние несколько месяцев. Продолжала работать в галерее. Слушала свою драгоценную мамочку, приняла обратно своего благоверного муженька, порочное и низкое создание, а все потому, что совершенно не доверяла себе самой, собственному чутью, не могла подняться над всеми коллизиями прошлого, перешагнуть их и идти дальше. Да, это все равно что идти по высоко натянутому в воздухе канату без страховки, но ведь другие же делают это.

Я высвобождаю свои пальцы из руки Веса, слегка отодвигаю стул и поднимаюсь из-за столика. Распрямляюсь в полный рост и ликую оттого, как уверенно держат меня ноги. Кажется, они уже вполне готовы к тому, чтобы принять на себя всю ответственность за мое тело. А если шире, то за все, что мне принадлежит: мою жизнь, мое имя, мою память.

«Элинор Ригби… ждет, стоя возле окна, и все время поглядывает на дверь, над которой висит колокольчик. Кого же она ждет?»

Конечно же, это всего лишь песня, и ничего более. Какой же я была дурочкой, нафантазировав себе бог знает что!

Мама поджидает нас, стоя на парадном крыльце. Вес тормозит, я выхожу из машины, громко хлопая дверцей. Вес тоже. Бум! Бум! – лязгают железные дверцы. Звуки, похожие на выстрелы, нарушают идиллическую тишину деревенского пейзажа.

В первую секунду мама порывается встать при нашем появлении, словно она – хозяйка, встречающая гостей на крыльце своего дома. Но тут же она понимает всю нелепость ситуации и, наверное, впервые в своей жизни меняет решение и снова плюхается на скамейку, которая уже заняла свое законное место после утренней склоки между Питером и Андерсоном.

Я подхожу ближе и вижу, что глаза у мамы красные, опухшие, полные слез, и в них застыло виноватое выражение. Она уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но я снова делаю предостерегающий жест рукой. Не смей! С меня хватит. Не желаю более слышать ни единого ее слова, ни единого оправдания.

Вес обходит меня и направляется в дом, по пути сжимает мое плечо – дескать, держись! Я останавливаюсь на первой ступеньке крыльца и вскидываю подбородок. Неужели есть такие слова, думаю я, с помощью которых можно расчистить все те завалы, которые образовались в моей жизни после падения с небес? Однако, видно, пришло время высказать вслух то, что пока еще не было сказано, но рано или поздно должно было быть озвучено. Всю жизнь я тащила на своем горбу грехи матери, грехи всей троицы, замешанной в той давнем любовном треугольнике. Эти грехи затягивали нас, детей, в болото, мешали нам жить и наслаждаться жизнью. Так остались ли у нас силы и желание, которые помогли бы двинуться вперед и начать залечивать застарелые раны?

Мама откашливается.

– Хочу сообщить тебе, что я отправила Питера домой. Рори повезла его в аэропорт.

– И что? – интересуюсь я у нее. Неужели она думает, что я сейчас рассыплюсь перед ней в благодарностях? А какого черта она его сюда тащила? Уж я-то точно не просила ее об этом. Я вообще не просила ее соваться в мои отношения с Питером , разве не так? Но тут же внутренний голос осторожно подсказывает мне, что нет, не так. Просила! Сама просила. Когда лежала в госпитале и не знала, на кого и на что мне опереться в этой новой для меня жизни. Вот так все перепуталось в моей жизни: черное и белое, родня и враги, собственные инстинкты и постоянное чувство самосохранения. А потом еще новая Нелл и прежняя Нелл. И осознание собственной ответственности по отношению ко всему, включая и мою мать, и всех моих близких.