Элисон Скотч - Мелодия во мне

– И?

Наш разговор прерывает громкий телефонный звонок. Питер не успевает ответить и пулей мчится на кухню, буквально срывает трубку с рычага.

– Да! Да! Нет! Да! Перезвоните, пожалуйста, завтра! Мы только-только переступили порог квартиры. – Он кладет трубку обратно на рычаг. – Вездесущая пресса! Теперь они от нас не отстанут.

Я вздыхаю, осторожно сажусь на кушетку и откидываюсь на подушки.

– Что еще для тебя сделать? Может, сбегать купить что-нибудь из съестного? Какой-нибудь зерновой продукт, а? – Питер делает извиняющийся жест рукой. – Прости! Я тут так замотался в последние дни, что не успел затариться. Либо сидел на работе допоздна, либо отсыпался… А потом сразу же улетел в Айову.

– Не беспокойся! Ничего мне не надо! Разве что налей содовой, если есть. Один глоток не помешает.

Я слышу, как хлопает дверца холодильника. Потом он со свистом срывает с бутылки пробку. Мне даже слышно, как слегка потрескивает лед в стакане, когда он наливает туда содовую. Я медленно плетусь к пианино, поднимаю крышку и осторожно нажимаю на клавишу, потом еще на одну. Мои пальцы сами собой раздвигаются и принимают нужную позицию, готовые в любой момент начать порхать по клавиатуре. Но я тут же захлопываю крышку и поворачиваюсь к Питеру.

Он ставит стакан с содовой на журнальный столик и пристраивается сбоку на кушетке. Повисает неловкая пауза. Мы оба не знаем, о чем нам говорить дальше. Может, спросить его о Джинджер? Но как-то такие расспросы не вписываются в мой новый облик. Новая Нелл не нуждается в дополнительных заверениях верности со стороны своего мужа. Эта новая Нелл лишь тряхнет своими (роскошными!) кудрями и рассмеется ему в лицо, если он снова вздумает в чем-то признаваться. Звонил же мне несколько дней назад, еще в больницу. Прямо с работы, поздно вечером. И еще раз повторил, что с этой самой Джинджер у него все кончено. Навсегда! Помнится, я тогда даже замолчала в трубку на некоторое время. Потому что прежняя Нелл была абсолютно уверена в том, что его роман с этой женщиной благополучно завершился уже несколько месяцев назад. Но как-то же я себя переубедила, заставила выбросить этот звонок из своей головы. Выбросить и забыть! В полном соответствии с маминой теорией о всепрощении. Она ведь убеждала меня, что нужно просто запастись терпением и немножечко подождать, до тех пор, пока то прощение, которое получил от меня Питер, не войдет в мою плоть и кровь и не станет частью меня. Следовательно, сейчас мне нужно только время. Время и еще раз время! И никаких резких движений. Иначе я все срыгну обратно.

Питер резко поднимается с кушетки. Пауза слишком затянулась, и мы оба не знаем, как ее прервать.

– Пойду схожу в китайский ресторанчик. Принесу чего-нибудь на ужин! А ты пока обживайся тут без меня. Привыкай к дому. А то я тут мельтешу у тебя перед глазами без толку…

– Ничего ты не мельтешишь!

– Но все равно, поесть-то нам надо что-то. – Он берет со стола свой бумажник. – Не беспокойся! Твои вкусовые пристрастия я помню.

– Хорошо! – соглашаюсь я с ним. – Но в любом случае не забудь, что я совсем не голодна!

Мне хочется спросить мужа, а какие у меня такие вкусовые пристрастия, но я молчу.

Он почти выбегает, словно пес, рвущийся из помещения на свободу. Я смотрю, как за ним закрывается дверь, и в ту же минуту чувствую непередаваемое облегчение. Оно взмывает вверх, словно облако, заполняя собой всю комнату. Я снова встаю с места и начинаю бродить по квартире. Поглаживаю пальцами каминную полку, прохожусь по корешкам книг на книжной полке, включаю стереосистему, чтобы скрасить одиночество.

Потом ковыляю, припадая на одну ногу, в спальню. Прикроватная тумбочка с одной стороны, наверное, с той, где он спит, стоит пустая. Только лампа со стеклянным абажуром. На другой тумбочке – несколько фотографий в рамочках, стопка журналов «Нью-Йоркер», покрытых тонким слоем пыли. Стены в спальне выдержаны в холодноватых желтых тонах. Приятный оттенок. Мебели практически нет, не считая огромного, почти во всю стену, зеркала. Оно висит над бюро прямо напротив кровати. Краешком глаза ловлю в нем собственное отражение. Нечто хрупкое, почти субтильное. Именно так меня и охарактеризовала Рори несколько недель тому назад. Так оно и есть! Такое тщедушное, миниатюрное создание, напоминающее сухофрукт. Чернослив или там курагу. Да! Такой старый-престарый, пересушенный сухофрукт… Ломкие кости, вялые мышцы, сбившаяся копна волос, совсем темных у корней. Что лишний раз напоминает о том, что в далеком детстве я была жгучей брюнеткой. Ну об этом я узнала еще раньше, когда разглядывала на больничной койке свои детские фотографии в альбомах, принесенных мамой.

Я ложусь на шерстяное покрывало, переворачиваюсь на спину и пялюсь в потолок, предварительно поправив под головой подушку, набитую шерстью ангоры. Что-то она не такая удобная, как я себе ее представляла. И кожа сразу начинает чесаться. Я вытаскиваю подушку из-под головы и швыряю ее прямо на пол. Гостиная наполняется мелодией песенки Джексона Брауна и сквозь открытую дверь проникает в спальню. Я начинаю негромко подпевать. Я сразу же узнала эту песню. Ведь она хранится в моем айподе среди других любимых мелодий Нелл Слэттери. Чувствую, как мелодия резонирует внутри меня, заполняет душу, вызывает перед глазами какие-то неясные и смутные образы.

Я делаю глубокий вдох и выдох, переворачиваюсь на бок и опираюсь на локоть. И в этот момент меня будто током ударяет. Ну да! Что-то такое неземное, воздушное и легкое, и одновременно вполне реальное… Теплый летний вечер, трава приятно щекочет мои ноги, рядом со мной жизнерадостно смеется какая-то маленькая девочка, а над нами ярко горят звезды в ночном небе.

Вспоминай же! Ради всех святых! Напрягай свою память! Думай, Нелл! Думай!

Я старательно шевелю извилинами, пытаюсь заставить свой мозг сосредоточиться в нужном направлении. Я почти пытаю его, надеясь выудить хоть какие-то крохи дополнительной информации. И вот оно!

Малышка… это, конечно, Рори. На ней короткая пижамка в таких зеленых звездочках… Она пьет лимонад. На заднем фоне белеет дом с портиком, этакая колониальная усадьба, которых полно в Джорджии. На террасе горит фонарь, освещая два плетеных кресла и кресло-качалку. Кажется, откуда-то доносится джазовая мелодия. Но я в этом не совсем уверена. Вполне возможно, начинаю что-то додумывать… Или даже придумывать. Но музыка точно есть! Может быть, это не джаз… что-то другое… И она заставляет вибрировать все мое тело. Может быть, по радио в этот момент поет Джексон Браун. Но точно лето… тепло, и воздух напоен ароматом жимолости. «Рори! – кричу я девочке. – Иди сюда! И перестань носиться как угорелая. Устраивайся рядом и сиди тихонько! Иначе мы все пропустим!»