Элисон Скотч - Мелодия во мне

Когда я просыпаюсь во второй раз, на часах уже начало седьмого. Я всегда была жаворонком, не изменяю своей привычке вставать рано и сейчас. Но, правда, теперь мой мозг постоянно включен, он работает день и ночь, невзирая на время суток и на цифры, на которые указывают стрелки часов. Я не отдыхаю даже в те короткие часы, которые врачи специально обозначили в моем расписании как время для отдыха и покоя.

В спальне темно. Осень уже полноправно правит бал в городе. С каждым утром день убывает, солнце появляется на небе все позже и позже, а садится все раньше и раньше, одаривая всех последними всплесками тепла, пока еще способного согреть изнутри. С улицы доносится слабый гул машин. Он напоминает звук отдаленного прибоя. Вдруг волна накатывает на берег, а следом – тишина. Такая мертвая, звенящая тишина, в которой нет ни звука, ни света, ничего. Словно ты сидишь на дне какого-то глубокого колодца.

Сон все еще не отпускает меня от себя, хотя я вроде бы и проснулась окончательно. Песня в исполнении The Rolling Stones по-прежнему звучит у меня в ушах. Кажется, та вечеринка в Нью-Йорке, скорее всего, она действительно имела место в моей прошлой жизни. «Ты не всегда можешь получать то, что тебе хочется! Ты не всегда можешь получать то, что тебе хочется!»

Какая ирония заключена в этих словах. Я невольно улыбаюсь своим мыслям. А между тем это – чистая правда! Начинаю напевать про себя мелодию песни и опускаю ноги на пол. Какое счастье, что я уже могу двигаться сама и обходиться без посторонней помощи. Сбрасываю с себя пижаму. И штаны, и куртка – влажные от пота. Швыряю их в корзину для грязного белья. Раз-два – и готово! Но что это? Кажется, все это уже было, и такой же взмах руки, и тот же изгиб запястья. Все было когда-то раньше. Прямо дежавю какое-то!

Ну да! Мой отец! Точно! Я вспоминаю отца. Сколько же мне тогда было лет? Шарю по извилинам своего мозга. Тринадцать? Не то! Я трясу головой в знак отрицания. Нет, это было не в то лето в Вирджинии. Это было раньше. Наверное, мне было лет десять. Да, скорее всего, десять. В комнате пахнет сигаретами и краской, я явственно чувствую эту смесь запахов даже сейчас. Прямо передо мною вырисовываются смутные очертания мольберта. Конечно, вполне возможно, в моей голове все перепуталось, отрывки из сна наложились на неясные воспоминания, а они, в свою очередь, слились с сегодняшним днем, но я могу поклясться! Где-то вдалеке, на заднем фоне, звучит музыка The Rolling Stones . Где же мы? Где это было? Роюсь в своей омертвевшей памяти, лихорадочно ищу подсказку. И вдруг меня осеняет. Это же мастерская отца. Мы в Вермонте, и отец преподает мне уроки живописи. Говорит о том, что надо отпустить на свободу собственное воображение, не связывать его никакими рамками и условностями. И тогда под твоей кистью родится шедевр, даже если ты и не контролируешь напрямую весь процесс его создания.

– Но на самом деле это не так, Нелл! – говорит отец. – Это тебе только кажется , что ты ничего не контролируешь.

Он крепко сжимает мое запястье, поднимает руку с зажатой в ней кистью выше плеча и стремительным движением касается кистью полотна. Ярко-красный фуксин разлетается по полотну, словно искры фейерверка.

– Взгляни сюда, детка! Посмотри! – командует мне отец. – Только что ты сотворила своей кистью вот такую красоту!

Отец наклоняется ко мне и целует в щеку, меня обдает смесью никотина и табачного пепла. Я слышу дыхание отца на своей щеке, я чувствую его даже сейчас. И вдруг я отпрыгиваю назад, делаю огромный такой прыжок, словно собираюсь забросить бейсбольный мяч или свою рубашку в корзину для белья. И в этот же миг нарисованная мною картина куда-то улетает.

Я молча пялюсь на свою корзину для грязного белья, надеюсь вспомнить что-то еще. А где в это время была мама? Рори? Что с ними? Но память молчит. Кажется, на сегодня она выдала мне более чем достаточно. Я хватаю телефон, чтобы позвонить Лив. Но еще слишком рано. Тогда я беру в руки тетрадь отца, ту самую, с передачей которой дочери друга Джаспер опоздал по меньшей мере на два десятилетия. Бреду в гостиную, меня переполняет ликование. Как-никак, а что-то у нас получается! Ток пошел по проводам, и мои мозговые датчики постепенно перенастраиваются на новый режим работы.

Я иду на кухню и засыпаю в кофеварку изрядную порцию молотого кофе. Под магнитным смайликом на холодильнике болтается записка от Питера: «Убежал на утреннюю разминку. Вернусь к семи». Вот ведь как! А я, если честно, даже не заметила, что его нет дома.

Кофе готов, я наливаю ароматную темную жидкость в кружку, поднимаю с пола тетрадь и усаживаюсь на диван.

Начинаю снова просматривать рисунки отца и задерживаю взгляд на предпоследнем, кручу альбом в разные стороны – горизонтально, вертикально, пытаясь получше рассмотреть рисунок со всех сторон. Он не похож на остальные эскизы. Чем-то напоминает мне Жоржа Брака. Что-то похожее есть в одной из тех моих книг, что стоят на полке. По всему листу разбросаны какие-то мелкие осколки. Такое ощущение, что отец рисовал то, что видел в тот момент своим внутренним зрением. А потом уронил альбом на пол, словно зеркало, и оно разбилось, а осколки разлетелись в разные стороны. Я начинаю вращать эскиз, пытаясь мысленно соединить отдельные фрагменты в единое целое. Медленно, очень медленно пробираюсь сквозь нагромождение живописных деталей, и вдруг из этого хаоса выныривает глаз, потом еще один… И вот я уже вижу очертания носа и линию губ. Но это не Хетер. Могу сказать это со всей определенностью, хотя я даже не знаю этой женщины. Ведь я видела ее только во сне. Нет, это глаза более молодого и менее уверенного в себе человека. А что, если это мои глаза?

Я ковыляю к телефону. Конечно, еще очень рано. Но ничего страшного! Уже на второй мой звонок трубку снимают, и я слышу сонный мужской голос.

– Алло? – говорю я, машинально бросаю взгляд на дисплей. Тот ли номер я набрала? – Можно Рори?

Мужчина бурчит в трубку что-то нечленораздельное, слышится шорох простыней, наконец к трубке подходит Рори.

– Чего тебе? – недовольно бросает она в трубку. Никаких приветствий и никаких объяснений по поводу того, что за посторонний мужчина снял трубку и как он оказался в ее постели.

– Папа! – отвечаю я так же коротко. – Мне надо поговорить с тобой откровенно. Хочу, чтобы ты наконец сказала мне правду. Всю правду! Пожалуйста, расскажи мне все, что ты помнишь об отце.

Рори энергично трет глаза, засохшая тушь слетает с ее ресниц. От стола, за которым они с Нелл устроились, воняет жареными яйцами и горелыми тостами. В соседней кабинке тусуется молодежь из Нью-Йоркского университета. Наверняка кутили всю ночь на какой-нибудь вечеринке. Молодые люди громко хохочут. Какой контраст с ее заспанным видом. Прямо издевательство какое-то. Что ж, в их возрасте и она могла так же быстро обрести былую форму после бурно проведенной ночи. Не то что сейчас.