Лоран Гунель - Бог всегда путешествует инкогнито

Он выбрал это место по совету Эндрю. Оно находилось неподалеку от бюро, возле площади Оперы, и располагало, по его мнению, к почтительной сдержанности английского стиля общения, если таковой вообще существует, и сулило благоприятные переговоры. Троица собиралась здесь уже в пятый раз, и Дюнкер был доволен выбором. Особенно ему нравились огромные кресла, в которых оба его главных акционера тонули с головой, а он благодаря своему сложению получал преимущественную позицию и возвышался над ними, красуясь мощным торсом. Он был убежден, что такая конфигурация имела немалое значение в переговорах.

— Итак, мы определились, — сказал тот, что потолще, и бросил взгляд на второго.

Он говорил, улыбаясь и время от времени поднимая брови, и от этого на его почти лысый череп набегали складочки. Дюнкер считал, что тот недаром носит фамилию Пупон [9] Poupon (фр.) — пупс, голыш. . Давид Пупон. Маленький толстячок. Однако, несмотря на почтенный возраст, в нем и вправду было что-то от большого, улыбчивого и дружелюбного ребенка, и Дюнкера это отпугивало. Он опасался таких людей и предпочитал Пупону второго акционера, Розенблака. Тот был не так благодушен и более сух в общении, но зато играл в открытую. Он не предпринимал никаких усилий, чтобы скрыть полное отсутствие интереса к личности Дюнкера, и не поднимал глаз от документов, которые держал на коленях и небрежно перелистывал, постоянно почесывая густую шевелюру за правым ухом.

Дюнкер сощурился, сосредоточив взгляд на говорившем, а Давид Пупон продолжал:

— Мы пришли к заключению, что как для инвестиционных фондов, в которых председательствую я, так и для пенсионных фондов, которые возглавляет наш друг, — тут он бросил взгляд на погруженного в бумаги Розенблака, — требуются отчисления в пятнадцать процентов от прибыли, а ожидаемый рост акций на бирже составит на этот год около восемнадцати.

Свои требования он озвучил все с той же мерзкой улыбочкой.

Дюнкер молчал, не сводя с него глаз и выжидая, пока он закончит. Потом не спеша отпил глоток коньяка. Он знал, какую силу имеет молчание, если кто-то ждет, что ты скажешь.

— Я бы не стал брать на себя обязательства отчислять восемнадцать процентов, поскольку, как вам известно, не владею всеми параметрами. И потом…

Он отпил еще глоток, держа собеседника в напряжении:

— И потом, есть один журналистишка, некто Фишерман, который копает под нас и болтает всякую чушь за нашей спиной. К несчастью, на финансовом рынке к его анализу прислушиваются…

— Мы убеждены, что вы способны справиться с подобной ситуацией. Именно по этой причине мы и решили на последнем собрании поставить вас во главе предприятия.

Дюнкер получил ясную, едва завуалированную угрозу, высказанную с улыбкой.

— Вы не хуже меня знаете, насколько непредсказуемы журналисты. Фишерман поначалу рассыпается в комплиментах, а затем на протяжении всей статьи утверждает, что работа наших команд малоэффективна. Разумеется, это утверждение совершенно ошибочно. Я на них давлю, и они вкалывают вовсю, — заявил он с гордостью капитана, принявшего команду под защиту.

— Нет дыма без огня, — заметил Розенблак, не поднимая глаз.

Дюнкер, не скрывая раздражения, отпил еще глоток. Что за мука давать отчет людям, которые ни черта не смыслят в твоей работе и даже не знают, что это такое!

— Действуйте, — сказал Пупон, — я уверен, что вы найдете выход.

— У меня есть идея, но для начала я должен заручиться вашей поддержкой, поскольку она не останется без последствий.

— Ага! Все видите, когда хотите…

Толстяк Пупон был явно доволен своей проницательностью. Он заерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, как в кино перед началом сеанса.

— Моя идея состоит в том, чтобы искусственно завысить цифры результатов.

Розенблак наконец поднял на него угрюмый взгляд, как пес, лежащий в углу у огня и задающий себе вопрос, а не ослышался ли он и действительно ли хозяин произнес это сладкое слово «гулять».

— До настоящего времени, — объяснил Дюнкер, — прежде чем подписывать контракт, мы строго следовали процедуре проверки платежеспособности клиентов. Если у них обнаруживались финансовые затруднения, мы требовали весь гонорар вперед, что, естественно, редко принималось. Если же мы изменим это правило и станем закрывать глаза на финансовое положение новых клиентов, то получим немедленный рост показателей на двадцать процентов.

Внимательно слушающий Пупон глядел заговорщицки, сторонник политики выжидания Розенблак — скептически.

— Я подсчитал, — продолжал Дюнкер, — что мы рискуем получить примерно тридцать процентов неплательщиков, что не так страшно по двум причинам: во-первых, Биржа следит только за цифровыми показателями и ей все равно, есть неплательщики или нет. Во-вторых, наши консультанты получают комиссионные не за реализованные, а за оплаченные сделки. Нет оплаты — нет комиссионных. Следовательно, они будут на нашей стороне. А в общем и целом никто много не потеряет, и акции поползут вверх…

— Блестяще, — произнес Пупон.

Розенблак скорчил гримасу и с одобрительным видом покачал головой.

— А как насчет пятнадцати процентов отчислений? — спросил он.

Дюнкер снова медленно отпил глоток коньяка.

— Меня это устраивает, — процедил он сквозь зубы.

Пупон улыбнулся:

— Великолепно! Тогда у меня для вас плохая новость: в этом году вы пока не получите парашюта в три миллиона евро, предусмотренного в контракте на случай нарушений.

Все рассмеялись, причем Розенблак с явным усилием. Бокалы со звоном чокнулись.

— Ладно, — сказал Пупон, — вы, наверное, считаете нас чрезмерно требовательными, но так устроен мир: вы требуете со своих сотрудников, мы требуем с вас, а наши клиенты требуют с нас. Всегда кто-то оказывается сверху, не так ли?

— Я вам не верю. Ни на секунду.

Эти слова прозвучали как приговор, который обжалованию не подлежит. Потом повисло тяжкое молчание. Под потолком тускло горели неоновые лампы.

— Но это правда, — растерянно пролепетал я.

Инспектор Птижан ходил взад-вперед по кабинету. Я кое-как устроился на маленьком, очень неудобном школьном стульчике. Кабинет нагонял на меня тоску… Отчаянно хотелось есть. И все мне до чертиков надоело.

— Начнем все сначала…

— Это уже в четвертый раз…

Я снова принялся отвечать на его вопросы, стараясь говорить как можно более расплывчато. Я пытался заставить его поверить, что должен исполнить данное обещание, что я стал жертвой розыгрыша. Но этот парень был слишком деятельным и принимал все слишком всерьез. И все это для того, чтобы проехать без билета? Мне что, делать больше нечего? Кончилось тем, что он буквально расстрелял меня вопросами, и мне пришлось чуть-чуть ему рассказать о моих взаимоотношениях с Дюбре. Однако я чувствовал, что он только укрепляется в своих сомнениях. Он наотрез отказывался мне поверить. Я прилагал все усилия, чтобы убедить его в своей доброй воле, но чем больше аргументов я приводил, тем больше он сомневался в моих словах.